Нобелевская премия

— Правда? — продолжала София Эрнандес Круз. — И вот я вас спрашиваю: что же произошло?

— Я думаю, это как-то связано с гормонами.

206

— Без сомнения, но как именно? Как это функционирует? Не правда ли, весь вопрос в том, как эти гормоны воздействуют на наши мысли — ибо они делают не что иное, как оказывают это влияние. Начинается половое созревание, и вдруг мы находим персон противоположного пола, которые ещё за год до этого были для нас просто пустым местом, интересными, притягательными, неотразимыми — и именно потому, что они принадлежат к другому полу! Но как это функционирует? Как химическое вещество приводит нас к тому — ибо гормон есть не что иное, как химическое вещество сложного строения, — что мы начинаем думать совершенно иначе? У нас возникают совершенно новые потребности? И что нам это говорит о природе нашего сознания? Вот предмет моей работы.

— Вы описываете гормоны так, будто речь идёт о каких-то опасных наркотиках.

София Эрнандес Круз откинулась назад и многозначительно улыбнулась, будто получая удовольствие от того, что её собеседника наконец осенило.

— Да, — сказала она. — А разве нет?

Толлар вскочил и убавил звук, когда передача прервалась рекламой.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил он.

— Интересно, — ответил я, думая о бумагах, которые я нашёл в сейфе Рето Хунгербюля.

— Только-то и всего?

— А вы чего от меня ждали?

— У вас перед глазами судьба человечества, а вам ничего не приходит в голову, кроме «интересно»?

— А разве судьба человечества не интересна? — ответил я встречным вопросом. Он явно был чокнутый; мне только было пока неясно, до каких пределов. На всякий случай я счёл уместным умолчать, что судьба человечества мне абсолютно безразлична. Меня интересовала судьба только одного-единственного человека.

Он кивнул в сторону немого экрана и сказал, торопливо жуя:

— Я знаю это интервью. Они уже пару раз его передавали после того, как ей присудили Нобелевскую премию.

Сейчас она как раз будет объяснять, как она работала. Что она замеряла у студентов, ни о чём не подозревающих, гормональный уровень и мозговую активность, показывая им в это время порнографию.

— Это больше похоже на развлекательный эксперимент.

— Это эксперимент с человеческим сознанием. Вот о чём идёт речь. Человеческое сознание приводится под контроль при помощи сексуально-магических практик, — у Толлара участилось дыхание, и он принялся жевать ещё энергичнее. Он размахивал руками в сторону экрана. — То, чему здесь люди так активно хлопают, не что иное, как сатанизм.

— Да? — сказал я. Такие откровения меня всегда приводят в ступор. Было видно, что у него какое-то серьёзное повреждение крыши, но когда знакомишься с конкретными проявлениями этого повреждения, поначалу теряешь дар речи.

— Чтобы я всё правильно понял, — спросил я через некоторое время, — вот та одежда, в которой многие женщины ходят по городу, как только начинаются первые тёплые дни, это тоже сатанизм?

Его брови поднялись. Гримасы остальной части лица были скрыты его дикой лохматой бородой.

— Вы иронизируете, — определил он. — Вы веселитесь, потому что не понимаете, какой план скрывается за этим.

— Но я сильно подозреваю, что вы его понимаете.

— На самом деле это совсем нетрудно. В конце концов, сатане доставляет удовольствие недвусмысленно возвещать о своих намерениях. Что он, кстати, обязан делать, ибо если он нас обманывает, то его достижения после этого не считаются. Мы должны с открытыми глазами бежать к собственной погибели, чтобы наши души принадлежали ему.

Он явно относился к тому сорту сумасшедших, которые подводят под своё безумие убедительную систему. Я взял стул и сел.

— Тогда расскажите мне, как выглядит этот план. Мне всегда хотелось это знать.

Он подвинул ко мне тарелку с кольраби и жестом пригласил меня угощаться. Видимо, высшее проявление доверия. Я взял самый маленький кусочек, потому что мне пришлось бы соврать, если бы я взялся утверждать, что сырая кольраби относится к моим любимым лакомствам.

— Вот вы упомянули легко одетых женщин, — объяснял мне Толлар устройство мира. — Но задумайтесь, кто их одевает? Модельеры. Юбки всё короче, вырезы всё глубже, облик всё более вызывающий. За этим кроется план сексуализировать общество. Для чего? Чтобы усилить нашу животную природу — раз, чтобы мы вели себя как животные: это то, что сатане нравится всегда. — Толлар при всём желании не походил на человека, у которого в жизни хоть однажды был секс, не говоря уже о достаточном опыте. — И второе, чтобы подготовить почву для таких экспериментов, как этот. Наше общество сексуализируется уже несколько десятилетий. Наши ценности полностью пришли в упадок. Поэтому и присудили этой женщине даже Нобелевскую премию, вместо того чтобы гнать её прочь за её опыты!

— За присуждением, в конечном счёте, тоже кроется сатана? — догадливо предположил я.