Нобелевский лауреат

— Но вы ей об этом не сказали!

— Не сказала. А если бы и сказала, она бы все равно не поверила, потому что привыкла все измерять собственным аршином. По мнению Евдокии Войновой, люди делятся на таких, как она, и тех, кто хуже нее. Других просто не существует.

— А вы лучше нее, да?

— Нет. Я вам уже говорила, что не интересуюсь литературой. Мне безразлично, что написал Асен, особенно когда его уже нет. Я не вижу смысла пытаться отыскать его в книгах, им написанных, потому что я точно знаю, что его там нет.

— Если не секрет, сколько она вам дала?

— Пять тысяч.

— Не так уж и много…

— Для меня много. Даже когда я работала кассиршей, я не видела столько чужих денег. Или вы считаете, что мне нужно было поторговаться?

— Да нет, это ваше дело. Единственное, что меня интересует, откуда берутся эти деньги.

— Мама, мама!

Мальчик пробирался между надгробными плитами, прижав к груди картонную тарелку с яствами.

— Ты где был? Где ты все это взял? — набросилась на него мать.

— Вон там, — неопределенно махнул он рукой в сторону старых могил, большинство которых были заброшенными.

— Что ты там делал? Я куда тебя послала?

— Но мама, там была другая могила, а на ней так много еды. Был даже шоколад, и лукум, и печенье! А на другой я нашел даже то печенье, которое дядя Асен мне приносил!

Одним ударом Моника выбила у него из рук тарелку, и все ее содержимое рассыпалось по земле.

— Как ты посмел! — закричала она. — Это грязная еда, понимаешь? Она для мертвых, а мы — живые! Никогда не смей ее трогать! Ты отравишься! Слышишь?

— Но, мама…

Ванда повернулась и пошла к выходу. Она шла по аллее, а крики матери, одинокие и отчаянные, продолжали до нее долетать. Люди вокруг замедляли шаг, прислушиваясь к крикам, и на их лицах появлялось смущенное выражение.

«Бедный ребенок», — сказала про себя Ванда, не будучи уверенной, что действительно так считает.

«В конце концов, спустя месяц-другой он, скорее всего, увидит море. А мне его не видать ни в этом году, ни в следующем. И кто знает, когда я его увижу», — вздохнула она.

И кто знает, что еще может к тому времени случиться.

18

На этот раз дождь поджидал ее у Владаи[4], и, как только она миновала развилку, набросился на нее с такой яростью, которая вообще противоречила его природе. Там, где всего лишь за минуту до этого синело ясное майское небо и радовали глаз зазеленевшие склоны, да и разбитый асфальт не вызывал особого раздражения, сейчас сверху низвергались потоки воды, которые со страшной силой вколачивались в землю.

«Видно, в Софию вторгается антиматерия», — решила Ванда, на всякий случай осторожно поставив ногу на педаль тормоза.

Дворники бешено работали, разгоняя воду на стекле, но пелена была столь плотной, что Ванда чувствовала себя ослепшей. Именно так она и вела машину — почти не различая другие автомобили, которые воспринимались как темные пятна, появлявшиеся и исчезавшие с каждым порывом дождя.

Самым разумным, конечно, было переждать дождь где-то в сторонке. Но при условии, что она ничего не видела, любой вираж в сторону мог быть опасен. Поэтому она продолжала почти наощупь ползти вперед, стараясь не выпускать из вида темный силуэт идущей впереди машины.

Единственной пользой от ее посещения похорон Войнова было то, что там она не думала о матери.

Ей вдруг неудержимо захотелось где-нибудь остановиться, выйти из машины и больше в нее не возвращаться.

Исчезнуть, раствориться в потоках дождя.

И куда она пойдет? Заберется куда-то в горы?

Но этот вопрос волновал ее сейчас меньше всего. «Если я захочу, я сделаю это», — подумала она, продолжая двигаться в почти невидимой колонне машин.

Небо над Софией словно прорвало, а над могилой писателя Войнова, наверное, продолжало светить солнце.

Когда она добралась до работы, дождь вдруг прекратился. На своем столе она увидела записку от Крыстанова, который сообщал ей, что едет в Пазарджик, так как там задержали женщину, чьи внешние данные совпадали с фотороботом. Ванда смяла записку, выбросила ее в корзину и набрала телефон Крыстанова. Тот, видимо, был еще в машине, потому что когда он ответил, она услышала работающее радио.

— Почему ты мне не позвонил?

— Решил, что неудобно — ведь ты же на похоронах.

— Ты где?

— Возвращаюсь в Софию. Ничего не вышло, только время зря потерял. Какая-то бомжиха подралась с другим бомжом, наши коллеги их задержали. И кто знает, почему, решили, что это наша бабка. Никакого толкового объяснения я от них не получил. Ну скажи, что станет делать пазарджикская бомжиха на Софийском телевидении. Кто ее туда пустит? Ни о чем не думают.

— Ты приедешь на работу?

— Нет, я собираюсь ехать прямо домой. Единственная хорошая новость: на твоем чемодане обнаружили несколько волосков, которые вместе с пробой с рубашки помогут в анализе ДНК. Конечно, продолжим искать. Может быть, еще что-то выскочит.

— Шеф…

— …очень доволен. Утром спрашивал о твоей матери и велел тебе передать, чтобы ты не волновалась.

— Надо же, прямо ангел-хранитель…

— Я же сказал тебе, не такой уж он плохой. А у тебя как прошло?