Ночь

Честно говоря, с каждым новым протоптанным километром я чувствовал нарастающее разочарование. Тут, за высокими стенами муниципалии, все было совсем не так, как я ожидал. Мне виделось, что как только я отойду от Грушевки настолько далеко, чтобы не видеть колокольни Гацака, как только поднимусь на достаточно высокий холм, то на горизонте проглянет хотя бы какая-то надежда. Которая даст силы двигаться дальше. Сам переход мне представлялся по-другому. Толпы торговцев специями, караванщики с углем, продавцы горячих напитков и экспортированных сладостей давали основания полагать, что за стеной тоже есть какой-то движ. Что слово «пустоши» – это метафора, означающая просто менее заселенную территорию, где вместо медка тебе нальют дрянного пива, вместо пиханной пальцем колбасы втюхают кебаб с собачьим кормом, но будут и люди, и хотя бы какой-то сервис. И, имея достаточно цинка, ты не погибнешь от холода.

Но пустоши, по крайней мере на первый взгляд, оказались промерзшей и безлюдной пустыней. Надежда на то, что где-то за поворотом цивилизация возродилась и за две батарейки можно съесть rare бургер с халапеньо и картошкой по-деревенски, отдалялась как минимум на двадцать километров вперед – расстояние до видимого с огромной эстакады горизонта.

Что, интересно, имел в виду Шахтер, когда говорил, что еды тут больше, чем в Грушевке?

Справа показалась широкая трасса, на которой виднелось множество замерзших машин. Я поднял с обочины камень, саданул по стеклу «Порше Кайенна», открыл дверь и, оставив рюкзак у колес, влез внутрь вместе с Гердой. На кожаных сиденьях было настолько холодно, что под зад пришлось положить коврик. Спать в машинах – не вариант, отметил я автоматически. Нужно искать более подходящие вписки. Я сравнил различимый глазом поворот с трассой Могилев – Гомель, обозначенной на карте. Изгиб, как мне показалось, был такой же. Вообще, я уже настолько устал, что, на секунду прикрыв веки, чуть не провалился в сон.

– Стоп! Не спать! Заболеешь или не проснешься! – скомандовал я себе. – Ищем жилье и еду!

Выбравшись из машины, подлез под рюкзак и медленно встал, опираясь о капот. Герда выходить из машины не хотела – смотрела на меня умоляюще: мол, давай останемся тут отдыхать, садист ты! Ее батарейка тоже кончилась.

Я стал внимательно осматриваться по сторонам в поисках места, где можно было бы заночевать. Через несколько километров от кольцевой пошли ровные ряды типовых девятиэтажных панелек, расставленных через одинаковые промежутки. Ни деревца, ни кустика – все, что не было выкорчевано при строительстве, сожгли для отопления.

Мы свернули с проезжей части (я еще не успел удивиться, заметив свежие на вид следы трех велосипедных шин – велосипеды должны были свернуть на свой юг значительно раньше) и углубились в микрорайон. Герда решила взять ситуацию под свой контроль – загнув хвост вверх, она подбежала к подъезду одной из девятиэтажек и начала призывно лаять. Сюда, сюда, идиот!

Я как следует осмотрел дом снаружи. Над некоторыми окнами виднелись черные полосы, которые подчеркивали сильно закопченные стеклопакеты. Кое-где из стен или законопаченных тряпками дыр в стекле торчали жестяные трубы буржуек. Но были и квартиры без следов отопления по-черному. Логично было допустить, что там никто не жил после блэкаута. Поэтому припасы не должны быть съедены подчистую.

В этом подъезде чистые окна – на третьем этаже слева, на пятом справа и на седьмом слева. Я без всяких помех вошел внутрь. На входе не было даже кодового замка.

Двери всех помещений на площадках были заперты: видимо, мародеры сюда не дошли, понимая бедность этих кварталов. Третий этаж. Стеклянные двери в вестибюль на две квартиры. Я снял рюкзак, рассадил стекло ногой и осторожно, чтобы не поцарапаться, нащупал защелку простого кнопочного замка с той стороны. Оттянул, открывая. Поправил налобник. В вестибюле было две двери. Одна – направо, окна этой квартиры должны выходить на другую сторону дома, а другая – налево. Мой вариант.

Обычная дверь из двух пластин ДВП и хрупкой стружечной плиты между ними. Хлипкий замочек. Сейчас посмотрим, что за этим всем скрывается. Я оттолкнулся от стены и со всей силы ударил ногой в центр дверного полотна. Хрястнула стружка. Нога застряла во вмятине, пришлось ее с трудом оттуда вытаскивать. Еще два удара полегче, и язычок замка выскользнул из покореженной запорной планки. Герда не пошла внутрь, и уже это должно было меня предостеречь. Но триумфальное ощущение от первого в жизни взлома чужого жилья погнало меня вперед. Покрытый инеем ковер, разложенный и застеленный диван, налево – кухня. Я, представляя себе банки со сгущенкой и пачки сухарей, чуть не споткнулся.

Человек сидел спиной ко мне. В инвалидной коляске. Неживой. Очень худой.

Я отступил из вскрытой квартиры и аккуратно прикрыл разломанные двери.

Герда внутрь так и не вошла.