Ночь

Выведя нас из леса, тропинка пошла через поле. Снега на нем почти не осталось, он растаял и стек в низины. Одеяло облаков сползло за мою спину, обнажив Орион. Созвездие было похоже на огромного покемона Пикачу, который несется вскачь, раскинув свои конечности, уши и хвост. Уставившись на звезды, я чуть не споткнулся о какой-то белый шар, попавший мне под ноги. Я всмотрелся в него и разобрал на шаре ухо. Человеческое, немного оттопыренное, ухо. Еще не понимая, с чем имею дело, я слегка поддел мячик ногой, переворачивая, и узнал в нем аккуратно отрубленную голову Маньки. Один глаз воина был прикрыт, второй с интересом впился в небесного Пикачу. Крови рядом с головой не было, вся она, видимо, уже успела вытечь. В раскрытый рот набилось грязи, к щеке прилип окурок с побелевшим фильтром, видимо пролежавший где-то тут с тех времен, когда прохожим было что курить.

Я осторожно протиснулся через низенькие кусты на асфальтовую дорогу невдалеке от тропинки.

Первое, что я подумал, увидев россыпь блестящих цилиндриков на черной дороге: кто-то успел перенести мой рассыпавшийся цинк прямо сюда? Потом, присмотревшись, понял, что это не батарейки. Это стреляные гильзы. В нескольких шагах от обочины лежало обезглавленное тело в черном, рядом с ним «калашников». Я плавно, чтобы не беспокоить Герду, наклонился, подобрал автомат, выщелкнул магазин – он был пуст. Протянул на себя скобу – в патроннике ничего не осталось. Манька оборонялся до последней пули и погиб стоя.

В двух темных мешках, которые лежали на земле немного поодаль, я узнал Бургомистра. Его тело было разорвано пополам – два длинных окровавленных куска, прикрытых одеждой. На лице было такое выражение, как будто смерть его застала за уговорами покупателя приобрести фальшивые ганзейские медяки по особенно выгодной цене. Губы вытянуты трубочкой – я не удивлюсь, если он пытался договориться с поганью, которая напала на его кортеж из темноты.

Я не хотел видеть, что они сделали с Кассандрой, но наткнулся на нее, когда направился снова к тропе. Ее убили одним ударом в сердце, она погибла полусидя, опираясь спиной на куст можжевельника. Расстегнутая шубейка, меховой кафтан. Багровая роза распустилась под прекрасной грудью. Лицо сохранило то немного безразличное выражение, с которым она осматривала мою квартиру в Грушевке. Она не пыталась убежать от нападающих и встретила свою судьбу так же покорно, как встречала каждого очередного хозяина своего тела.

Я не мог сделать остановку, чтобы организовать погребальный костер для мертвых, потому что должен был помочь живой.

Их повозка исчезла, что меня не удивило, ведь никак иначе транспортировать тот вагон цинка, который везли с собой преследуемые, было невозможно. Странно было то, что адским созданиям, смердевшим мертвечиной, в принципе понадобился цинк. Что они за него будут покупать? Невинные души? Оружие для армии зомби?

Вскоре мне пришлось прибавить шагу: впереди я увидел сначала шиферные крыши деревенских домов, а потом – вот это чудо! – еще и далекие огни живого поселения. Так вот отчего, понял я, мой глаз так обрадовался, когда впервые увидел освобожденный от облаков месяц. Для путешествующего в темноте пятнышки света означают скорую встречу с другими людьми. Не от этого ли происходит исконное волнение, с которым древние люди вглядывались в темные небеса? Если там что-то светится, значит, там кто-то живет! Кто-то ждет нас, заблудившихся в космосе.

Дорожный знак на въезде в деревню был, по традиции, украден. Зато под указателем лежал массивный камень. Заботливая рука стародавнего художника нарисовала на нем сосну (бурая палка с зеленой щеткой наверху), ежика (его описать сложно, но это точно был ежик) и аиста, узнать которого было можно по красному клюву, настолько длинному, что он выходил «за плечо» камня. Под этой красотой было выведено:

«Берегите лес от пожара – тяжко тушить огонь державе».

Уже знакомый нам с Гердой любитель радикального экспонирования и остроумных тегов нарисовал аисту белую челку, одним росчерком баллончика превратив его в цаплю. Не знаю, какой в этом был смысл. Поверх пейзажа он вывел название населенного пункта, которое звучало как-то по-индуистски: «Элеваторы».

Деревня оказалась мертвой. Истлевшие деревянные хаты, покосившиеся крыши. Единственная примета благополучия – на домах рачительных хозяев шифер покрашен красным, «под черепицу». Поеденные шашелем бревна, из которых были сложены и хлева, и жилые дома. Кривые лавки, поваленные деревянные заборы. Электрические провода провисли между столбами, как оснастка на покинутом галеоне, блуждающем в безбрежном океане и населенном только призраками. Разруха сюда, на восток, пришла задолго до Ночи. К фонарной мачте на перекрестке прикручен лист пластика. Я зажег фонарь, чтобы прочитать:

«Автолавка 13:00–13:15 кажд. второй втрн. месяца».