Ночь

Это означало, что своего магазина в деревне не осталось, сюда время от времени приезжал грузовик, который привозил самое необходимое. Интересно, заметили ли жители Элеваторов приход апокалипсиса? Или для них все осталось почти прежним? Раньше у них не было денег, а потом не стало цинка. Раньше продукты не на что было купить в автолавке, а потом – у заезжих караванщиков.

Тут было влажно: повсюду стояли лужи, канавы по обочинам дороги были наполнены глиняной жижей, повсюду текли ручьи, будто снег только-только растаял и вода еще не успела впитаться. Я не хотел предпринимать попытки забираться в какую-нибудь из хат, чтобы на своей шкуре не узнать, как выстроили оборону своих халуп люди, способные жить в таких условиях. К тому же часть хат до сих пор могла быть заселена, должны же где-то ночевать те люди, которые собрались у огней, горящих за околицей. Оттуда доносилось гитарное треньканье. Три аккорда повторялись снова и снова. Они так хорошо подходили этой реальности, что у меня возникло подозрение, будто их производит сама ткань этой вселенной – шиферные крыши, покосившихся столбы… Изумрудная звезда пульсировала в небесах, как стробоскоп на дискотеке, временами попадая в такт музыке, а временами промахиваясь.

Три аккорда – это одновременно и мелодия, и ритм, и сдержанное веселье, и мужская несказанная туга. Под аккомпанемент этого буханья я прошел по улочке, миновав несколько кирпичных домиков агрогородка, разграбленного деревенскими жителями еще тогда, когда грабить заброшенные дома не стало трендом, и приблизился к бетонному забору, за которым была и музыка, и огни.

Я ожидал увидеть основательно защищенные ворота с вооруженными охранниками, но хлипкий забор можно было перелезть в любом месте. Входа как такового не было, как не было и охраны. Со стороны улицы в нескольких местах бетонные блоки были повалены, открывая проходы, куда свободно мог въехать запряженный конной парой воз. Возле каждого из проходов имелась надпись углем: «Мельница», «Силос», «Лесопилка», «Пекарня», «Весы», «Сушилка». За оградой простирался огромный двор, посередине пылал костер. В центре, сразу за ним, находилась высокая и величественная постройка, больше всего напоминавшая деревянный замок, подпертый шеренгой серебряных куполов высотой с пятиэтажный дом. На этом замке и хозяйственных постройках суетились налобные диодники рабочих, а окно над входом освещалось трепещущими огнями свечей. Структура напоминала колхозный мехдвор, который превратился в феодальное поселение.

Я сделал несколько шагов внутрь, ожидая, что меня строго окликнут, потребуют плату за вход и спросят о цели визита. Но никто не замечал меня. У огня сидело несколько чумазых парней и девушек в платках. Черт с запачканным сажей лицом играл на гитаре. Дородный мужик стоя выпекал на жестяном подносе свежие хлебцы. Они пахли так, что мой живот сразу начал подпевать треньканью трех аккордов. И пел он «Аве Мария», не иначе. Когда я был уже в нескольких метрах от компании, гитарист откашлялся и заревел хриплым голосом, таким же расстроенным, как и его гитара:

Танечка ішла ў поўнай цемры,
Дзімон яе сантэхнікам рабіў,
Сёння так спяшаўся на свіданне
Люк калізацыйны не закрыў[33].

Повар снял с жестянки плоские хлебцы и роздал их слушательницам. Певец продолжал хрипеть, парни слушали его с одобрительным выражением на лице.

Цокалі абсцасы па панэлі,
Мазала памадаю вуста,
Месяц ён чакае сваю Таню,
Дзімка, завядзі сабе ката![34]

Все засмеялись. Всматриваясь в лица, я не распознавал в них никаких следов моего мира. Ни Тома Сойера. Ни О’Генри, ни Ильфа с Петровым. Они были не затронуты книжными знаниями и потому абсолютно мне непонятны.

– Вон, смотрите, какой к нам красавец пришел! – Девушка сделала ударение на «е» в слове «красавец».

– А что у тебя за тигра на плечах? – спросил чумазый парень, и все снова заржали.

– Яркого Месяца! – чинно поздоровался повар. Одного переднего зуба у него не было.

– Доброй ночи! – наклонил голову я. – Я – путешественник, мне нужно отдохнуть и купить лекарств. Я не встретил охраны, поэтому, извините…

– Нет у нас охраны! – засмеялся тот, что с гитарой.

– У нас Зинка охрана! – подхватил второй. – Брыкается как лошадь!

– Хотите хлеба? – Повар держал на металлической лопатке свежеиспеченный хлебец.

Я яростно закивал головой, осторожно снял собаку, положил ее на теплый, прогретый огнем камень. Компания внимательно смотрела на мои манипуляции, они видели, что собака больна, но нашли в этом обстоятельстве повод для взаимных подколок и веселья.

– Что, Зинка, Петька тебя так на плечах не носит?

– Не завидуй, Зинка!

– Зинка, наймись Петьке собачкой!

– Дотрындитесь у меня сейчас! Двину так, что зубы посыплются, – веселилась Зинка.

Компания снова взорвалась смехом. В моих ладонях оказалась кружка со сладким чаем и ароматный хлебец. Чавкая, я спросил: