Ночь

В арбе зажегся диодный фонарик. Он раскинул лапы мертвенно-белого света по лицам и фигурам самой странной компании, которую только можно было встретить среди поля на границе южных пустошей, на пути к Городу Света. Посередине, сжатый и перекрученный, сидел Бургомистр. Его лицо сильно изменилось с нашей последней встречи. Тогда он походил на усредненного князька с медяка Ганзейского союза. Сейчас его облик скорее подошел бы старьевщику, который приторговывает медяками эпохи Ганзейского союза на фломаркте вестфальской деревеньки. Или даже оптовику, который поставляет старьевщику фальшивые медные монеты для обмана туристов. Величественность, и ранее не особенно свойственная его лицу, окончательно распрощалась с Бургомистром. Сейчас это было лицо комического актера, пробующего себя в драматическом амплуа. За Бургомистром сидела женщина, а ближе ко мне, с кнутом и «калашниковым», – Манька. На его физиономии виднелось несколько свежих кровоподтеков.

– Какие люди! – Я широко улыбнулся и опустил руки, увидев, что Манька убрал автомат за спину. – А я читал, что вы тюрьме.

Сделав несколько шагов к машине, я заметил, что под слегка приоткрытой крышкой багажника за задними сиденьями навалена масса каких-то блестящих цилиндриков. Похоже, арба присела не только из-за пассажиров, но и из-за тяжелого груза. Пятно фонаря легло и на клетчатую сумку, которая показалась мне очень знакомой.

– Переворот у нас случился, – печально усмехнулся Бургомистр. – Я думал, что все люди за меня. А они, оказывается, все это время хотели сильной руки.

Он быстро посмотрел себе за спину, откуда из-под съехавшей крышки блестел нагруженный цинк.

– У людей никто не спрашивал. Была демократия – хотели демократию. Настала диктатура – хотят диктатуру, – объяснил свое понимание ситуации Манька. – У кого оружие, тот и озвучивает желания народа.

– Но свобода! Я думал, они будут за нее сражаться! – Бургомистр неуловимым жестом попытался поправить крышку, но та все равно сидела косо, позволяя видеть груз.

– Нам пора ехать, – кратко распорядился Манька.

– За свою свободу борются только те, кто ее осознал, – сказал я. – Вспомните Кассандру. Может, мало свободы было при вас, господин Бургомистр. Или это просто называлось так – «свобода».

Я посмотрел на вызывавшего жалость старика и пожалел о своих жестких словах. В конце концов, он был рожден еще в старом мире, где существовали взятки, госплан и пятилетки. Он пытался быть лучше своих предшественников. И сделал все, на что был способен его номенклатурный мозг. А свобода – не волосы. Быстро не растет.

Вместо того чтобы разъяснить мне свое понимание свободы, Бургомистр просто подался вбок. И я увидел лицо сидящей рядом пассажирки. И это была совсем не секретарша Магдалена.

– Это вы? – крикнул я, но Кассандра не хотела смотреть в мою сторону.

– Очень нам помогла, – похвалил ее Бургомистр. – По собственному желанию стала невольницей Наместника, выкрала ключи от острога. А ты говоришь, «свобода».

Я невольно глянул на цинк в багажнике.

– Надо ехать. За нами погоня, – подгонял Манька.

– Мы как от Фермы отъехали – все время нервничает, – хохотнул Бургомистр. – Ему все какие-то конники мерещатся.

– Имею к вам просьбу. У меня собака раненая. Она не может идти дальше. Пожалуйста, подкиньте до ближайшей деревни!

Они переглянулись. Первым отрицательно покачал головой Манька. Он даже ничего не стал объяснять. А Бургомистр только поднял руки вверх и развел в стороны. Иначе этот жест не получился бы эффектным – его локти были зажаты другими пассажирами.

– Ну ты сам видишь! – сказал он. – Мы тут втроем сидим. Еле втиснулись. Я даже вдохнуть не могу как следует. Еду, живот вжав. Нет места, парень. Просто ну никак.

– Собака умрет! – не выдержав, крикнул я. – Герде очень плохо! Может, мы хотя бы на коня как-то вскарабкаемся?

– Да ты что! Без седла! – запричитал Бургомистр! – Нельзя!

– Едем быстро. Если бы еще на рысях. Но идем галопом. Через три шага убьешься. – Манька уже принял решение и не собирался его пересматривать. Он повернул лицо в мою сторону, и я отметил, как сильно он изменился. После изгнания он как будто поглупел: брови все время были подняты, а побои только подчеркивали новое простецкое выражение его лица. – За нами вышли. Я чувствую. Скоро нагонят. Ты с дороги уберись. Иди по тропам. А то и тебя раздерут, и собаку выпотрошат.

Кассандра ничего не сказала, продолжая всматриваться в темноту за окном. Расстегнутая шубенка, белые волосы, черные брови. Бедная Кассандра.

– Время не ждет! До свидания! – Манька щелкнул кнутом, и кони рванули с места в карьер.