Ночь

– Как зовут вашего друга? – спросила она.

– Это Герда. Моя собака.

– Кто-то умудрился его ранить? – задала немного странный вопрос мать Татьяна.

– Герда попала в капкан. Кто-то в хате капкан оставил. А мы зашли переночевать. Вот Герда травму и получила.

– Очень досадно. – Женщина покачала головой. Ее глаза излучали любовь. – И что, в раненом виде он не может превращаться?

– В смысле?!

Она говорила загадками.

– Пока на его лапе рана, он не может стать человеком. Таким, как вы. Этот ваш друг. – Она утверждала, а не спрашивала.

Я начал сомневаться, что хозяйка имеет в виду Герду.

– Это моя собака. С которой я жил еще до наступления Ночи. Ее зовут Герда. Она обычная собака, правда, старовата уже.

Я испугался, что седая женщина обидится из-за того, что я упомянул возраст. Сложно их понять, этих религиозных людей. Но ее, казалось, умиляла наша компания. Не меняя вежливого выражения лица, мать Татьяна расстегнула свою меховую душегрейку, обнажив огромный золотой крест. Делая это, она, видимо, ожидала, что я запричитаю и задымлюсь.

– А что вы сейчас имели в виду? – спросил я, проглатывая повисшую в воздухе неловкость.

Она подняла брови, то ли не понимая, то ли делая вид, что не понимает.

– Мне просто показалось, что это вы на меня крест достали.

Мать Татьяна фыркнула, то ли разочарованная моей проницательностью, то ли недовольная тем, что крест не сработал, или же в знак того, что она – нормальная верующая и глупостями в стиле фильмов про вампиров не увлекается.

– Просто я что хотел сказать, мать Татьяна, – затарахтел я, потому что неловкость сделалась просто невыносимой. – Я обычный человек. Иду из Грушевки. Как бы беженец. А это – собака моя. И она не превращается ни во что. Она не робот-трансформер. То есть, возможно, и превращается, пока я сплю, но я никогда не видел ее в виде, отличном от наличного. Хотя, может, и обрадовался бы, если бы она была, например, девушкой красивой. Но не в том смысле… Просто красивая девушка – приятный собеседник, а красота это… это… – Я пытался шутить, но лицо матери Татьяны будто застыло, и улыбки я из нее не выцедил.

– Я поняла, что вы хотите сказать, Чародей, – сообщила она, обдав меня теплотой своего взгляда.

– Почему Чародей? – Я окончательно зашел в тупик.

– Вы же сами сказали, что вы – Книжник. Чернокнижничество, знахарство – я про это все знаю. Мне про это сам Бог рассказал в Святом Писании.

– Я не чернокнижик, а Книжник. Типа библиотекаря. Из Грушевки.

– А потом вас люди прогнали, – помогла мне она, вежливо подавшись вперед.

– Не люди прогнали. Сам ушел. А теперь там уже рабовладение. В общем, очень сложно все в двух словах объяснить.

Беседа прервалась. Хозяйка просто смотрела на меня с материнской любовью, а я не мог найти слов, чтобы объяснить ей, что мы – люди. Отчаявшись найти оптимальный разворот нашего разговора, я перешел к делу:

– Мне сказали, что у вас есть медикаменты. Что могут даже антибиотики найтись.

– Вас не обманули. – Она с гордостью улыбнулась. – У нас – лучшая аптека в пустошах. Благодаря электричеству мы сохранили все, что давно уже должно было испортиться. У нас есть все группы антибиотиков, единственное, правда, цены низкими не назовешь.

– Возвращаясь к собаке… Которой, как вы видите, очень нужна помощь. Вы не могли бы продать каких-то эффективных лекарств? У нее воспаление, я боюсь, что перейдет в сепсис. Ну я еще бы еды купил. И, – тут я беспомощно улыбнулся, – жетон для эспрессо.

– Конечно! – Мать Татьяна страстно закивала головой. – Конечно, помогать людям и домашним животным, избавлять их от страданий, лечить и заживлять раны – наша обязанность! Но! – Она посмотрела мне в глаза, и я просто животом почувствовал, что передо мной – очень добрый человек, который находится на стороне Света. – Но ничего на моей заправке никогда – пока я жива – не будет продано Чародею и его раненому невру.

– Где вы невра увидели? – нервно вскрикнул я.

– Ваш друг – невр, – констатировала она. – И вы – тоже. Невр Знахарь. Этот – превращается в черного волка. Какой-то добрый человек с Божьей помощью смог его ранить, хотя обычно невры в волчьем виде неуязвимы. И скоро он сдохнет, потому что уже еле ходит.

– Вы… – У меня просто голос сел. – Вы даже не представляете, насколько ошибаетесь! Это – собака! Не невр! И не черный волк! Мы жили в квартире в Грушевке, где я зарабатывал сдачей книг в аренду! У меня есть открепительная грамота с печатью Бургомистра! – внезапно вспомнил я. Конечно, с моей стороны было очевидным преувеличением называть таким образом тот унизительный документ. Но когда тонешь, ухватишься и за бумажку, в которой тебя называют идиотом.

– Какой мне толк от грамот, которые нечистый выдает? От печатей его и слов его лицемерных? – Мать Татьяна пожала плечами, будто удивляясь, за какую дуру я, Сатана, ее принимаю.

Надо сказать, что Герда из нашего разговора ничего не поняла. Поскольку хозяйка говорила спокойно и приветливо, внешне это выглядело как вежливая беседа всех уважающих друг друга людей. Пока я подбирал слова для ответа, мать Татьяна, немного повысив голос, изрекла: