Читаем Ночь полностью

Дальше мы спускались в обратном порядке: сначала озверелая Герда, которая с наслаждением цапала за конечности любого, кто не успевал убраться с дороги, потом я, вцепившийся в ее ошейник, а следом – Грибки, Грибки. Бутылкой, табуреткой или тяжелым жбаном в нас не запустили только потому, что боялись попасть в своих. А вот когда мы выбрались на улицу и рванули через туман в поисках выхода с хутора, мне в спину, в рюкзак, в голову полетели камни, сухие ветки и комья земли.

И это при всем желании было трудно принять за перья.

<p>Раздел шестой</p>

Мы нырнули в густой туман за стеной и быстро растворились в нем. Нам не нужен был Грибок для того, чтобы привести нас к Насамонам, но я бы с готовностью заплатил два цинка за то, чтобы нас из Насамонов вывели. И помогли вернуться на нашу прежнюю дорогу.

Туман все делает туманом. Ветви деревьев через несколько шагов теряют очертания, превращаются в размытые столбы, которые в конце концов сливаются с ничто. Люди становятся сгустками влаги, дорогу проглатывает белесое покрывало, мысли теряют оформленность, и ты просто тянешься, туманно надеясь на то, что дорога тебя выведет хоть куда-нибудь.

Жизнь на дороге отличается от жизни в городе тем, что любой человек тут – не знакомец, а случайный встречный. Похоже на катание на карусели: в фокус твоего внимания на секунду вплывает фигура, и только ты успеешь кивнуть ей, она сменяется чьей-то спиной. И скоро ты понимаешь, что в твоей приветливости и доброжелательности нет никакого смысла – карусель забирает все это с собой, а новые фигурки, которые она подсовывает, видят тебя впервые. На дороге у тебя нет никакой репутации. На дороге никто не может тебя сильно обидеть или обрадовать надолго, потому что все хорошее останется с тобой только до тех пор, пока ты снова не двинешься в путь. Так же, как и все плохое. Поэтому нет смысла обижаться и печалиться. Нужно просто идти – движение карусели подарит новые приветливые лица и добрых людей.

Шагалось довольно легко. Похоже, мы все же успели отдохнуть. Даже Герда бодренько скакала на трех лапах. Глаза саркастично блестели, на морду вернулось озорное и немного издевательское выражение. И я даже допустил бы, что она выздоровела, если бы не помнил хруст костей в ране и не осознавал, что она уже очень долго отказывается от еды. Мы успели пройти примерно такое же расстояние, что отделяло Вольную муниципалию от кольцевой дороги, как глаз зафиксировал интересный оптический феномен: вокруг словно бы начало темнеть.

Это сложно описать, но белесый непрозрачный мрак начал сменяться более глубокой темнотой. И совсем не сразу я понял, что дело в том, что мы выходим из области тумана, в котором угадывалось широкое поле, и глаз уже может видеть почти до горизонта. Воздух будто стал более прозрачным, и даже дышать стало легче, и тут на открытом пространстве, над холмами и лесами, в дымке темных небес показался слабый огонек. Он был необычного оттенка, не похожий на все источники света нашего мира: не белый, не тепло-оранжевый, но очень холодный, острый, как звезда, и при этом – изумрудный. Даже отсюда, издалека, он выглядел чем-то никак не относящимся к нашему примитивному миру цинка и пресных хлебцев.

Еще через несколько километров я остановился, чтобы напоить собаку, потому что она высунула язык и всем своим видом показывала, что в Пиквикском клубе сейчас сервируют дарджилингский орандж пеко, а ее величество не отказалось бы и от простой водички. Доставая термос, я почувствовал странные прикосновения к лицу. Его будто тронул тонкий, невидимый в своей легкости шелк. Примерно такое чувство бывает при очень быстрой ходьбе. Воздух обтекает кожу, создавая ощущение движения. Но сейчас я не двигался, а воздух сам шел через меня.

В прошлом это было нормой. Тут и слово вспомнилось: ветер. Нехолодный ветерок дул через дорогу, овевая нас с Гердой. Она подняла нос вверх, зажмурилась, раззявила пасть и позволила воздуху гулять по шерсти. Это было очень приятно, и даже странно, что в том, прошлом мире мы настолько привыкли к ветру, что совсем не обращали на него внимания.

Я шел и вяло размышлял о том, что может означать возвращение ветра. И о том, вернулся ли ветер в Грушевку тоже или я просто набрел на место, где он есть. Так же, как я раньше вошел в область тумана, которая вскоре закончилась. И если ветер есть только тут, то где он начинается и где заканчивает свое движение? Или, может, кружит по всей Земле и возвращается именно сюда? А если он начал дуть по всей Земле, то не значит ли это, что Земля оживает и надо вскорости ожидать и восхода солнца? Каждый шаг, который я делал, ставил новый вопрос и приводил к новым мыслям.

Перейти на страницу:

Все книги серии Другая реальность

Ночь
Ночь

Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас. Главный герой Книжник – обладатель единственной в городе библиотеки и последней собаки. Взяв карту нового мира и том Геродота, Книжник отправляется на поиски любимой женщины, которая в момент блэкаута оказалась в Непале…

Виктор Валерьевич Мартинович , Виктор Мартинович

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги