Ночь

Я смотрел прямо перед собой и, когда, задумавшись, опустил голову ниже, чуть не подскочил: у моих ног вилось какое-то черное существо размером с Герду. Оно двигалось, прижатое к асфальту, абсолютно беззвучно: ни сопения, ни шагов. Черное пятно ползло с моей скоростью. Я успел удивится тому, что моя нервная девушка не подняла визг, встретившись с каким-то плоским зверем, когда увидел, что такое же существо прилепилось к ногам собаки, только двигается иначе – рывочками, с подскоком. Я не поверил глазам и, уже начиная понимать, поднял голову вверх. То, что я увидел в небе, объяснило наличие странных созданий на земле.

Над нами сиял роскошный, яркий, будто только что обтертый снежком и высушенный полотенцем тумана, месяц. Первая четверть, на границе освещенной части видны пятнышки кратеров. Вот что подсвечивало обратную сторону грушевских облаков, не давая покоя Рейтану. Месяц был там же, где и всегда, выглядел абсолютно обычно и своим будничным видом отвергал возможность существования мира, в котором бензином тушат костры, а батарейками платят за еду. Если луна в небе, значит, где-то там должно быть и солнце. Потому что солнечный свет, и только он, может вырисовать этот серп на лице соседней планеты. А если Солнце и Луна никуда не делись, значит, Земля круглая, а космос – бесконечен. Значит, всему есть объяснение. Нормальное, логичное объяснение, далекое от фантазий, публикуемых в газетах.

Месяц показался из-за пледа низких облаков, надежно окутавших всю географию неба за моей спиной. Грушевка, Гора, Ферма не могли видеть чудо, свидетелем которого я стал. Но впереди над землей распахивался обнаженный космос: там остренько сияли яркие звездочки, и одна среди них выделялась. Она находилась гораздо ближе и испускала гораздо более яркие зеленые лучи. С этого расстояния создавалось ощущение, что необычный источник света висит прямо в небе и что, вполне вероятно, это космический корабль, подающий сигналы землянам.

Герда тоже таращилась на небо. Она, как и я, радовалась месяцу и всматривалась в далекие россыпи бриллиантов. Воодушевленные звездами, овеянные ветерком, с отражением месяца в зрачках, мы стремились к горизонту, будто персонажи какой-нибудь плохонькой немецкой поэмы. И тут из темноты выползло какое-то черное пугало на двух распорках. Я зажег налобник: это был растрескавшийся лист шифера, поставленный вместо пропавшего дорожного знака из ценной нержавейки. Белым баллончиком того же художника, который дебютировал на могильном памятнике у Фермы, было выведено:

Город Света налево.

Город Париж направо.

Южные пустыни прямо.

(В Париже не был, про Город Света слышал,

в пустошах чуть не зарезали).

Выключив фонарь, я заметил над ближайшими пригорками выразительный знак «Мерседеса» без кольца, в который он вписан в оригинале. Так работает наша память: различив эти три лопасти, я сначала вспомнил логотип авто из старого мира, а уже потом понял, что видел этот знак на карте Шахтера. Желания прямо сейчас доставать карту не было, да и польза в этом вряд ли была. Я и так помнил, что трехконечной звездой был обозначен поворот на Город Света. Сделав несколько шагов, я заметил, что белая трехконечная штуковина движется. Огромная конструкция вращалась очень медленно и тяжело, и гипнотический характер ее вращения сразу вызвал в памяти целые поля ветряков. То, что я увидел внизу, казалось сверхъестественным даже для того полного чудес пути, который открылся передо мной после выхода из Насамонов.

Под вышкой ветрогенератора разлеглась бедновато подсвеченная настоящим электрическим светом автозаправка с большим магазином. Энергии от едва движимых легким ветерком лопастей хватало, чтобы обеспечить блеклым светом надпись «Белнафтах…м. Набытк…ў дарогу». Из утраченных букв «і» кто-то сварганил неоновый крест, который пристроил над входом. Крест искрил неуверенно: одна перекладинка мигала, вторая светилась только наполовину.

Вид ветряка навевал детские воспоминания о моделях винтовых американских бомбардировщиков, которые мы клеили из пластмассы во время быстротечной, но кровожадной Незаметной войны. В блеклых отблесках света заправки я заметил, что на каждом крыле мельницы старательно нарисованы кресты, правда, не очень ровные.

Автоматические двери не расползлись перед нами, когда мы с Гердой приблизились к основному входу: то ли детектор давно поломался, то ли электричества не хватало на то, чтобы обеспечить сложный механизм. Пришлось использовать пластиковую дверку рядом. Когда я ее распахнул, внутри звякнул звоночек, оповещающий хозяев, что к ним заглянул покупатель.

Карусель нашей дороги наконец сделала остановку в по-настоящему отменном месте. Помещение оказалось, возможно, последним в мире музеем былого культа потребления. Сбывшаяся мечта Миколы.