Ночь

– Что выделяет человека из животного царства? – Он обвел всех присутствующих взглядом, в котором сквозило сомнение, людей ли он видит вокруг или представителей животного царства. – Что, грубо говоря, делает человека человеком? Я скажу вам что. Способность делать дитёв. Это только котики и собачки вытворяют это самое для удовлетворения. Пстрыкнулись и разбежались в разные стороны. Ни обязательств, ни ответственности. Человек – разумная личность. Он это делает для будущего. Для продолжения рода. И это то, почему мы, Грибки, сегодня собрались тут, чтобы проводить во взрослую жизнь новых Грибков. В каждом огурце сидит сто тридцать шесть семечек. И только три из них способные прорасти и дать жизнь другим огурцам. Что определяет, какие семена сопреют, какие съест мышь, а какие прорастут и засеют землю другими огурцами? Ритуал. Только делаючи все так, как говорит нам традиция, мы не будем съеты кротами, спорчены генами или сорняками! Молодым – совет да любовь!

Все, громко поддакивая, чокнулись и выпили. Я потянулся было к хлебцам с тушенкой, но на меня шикнули и чуть не ударили по руке. Их ритуал предусматривал бесперебойное наливание «еще по одной». На этом этапе я понял, почему повезло больше тем, у кого в руках оказались бутыли и жбаны. Себе они цедили по половинке, другим – до краев. Сейчас надо было чокнуться только с теми, кто сидел справа: все глотали молча, из уважения к первому тосту. Микола попробовал не допить свою жидкость до конца, и на него прикрикнули – мол, не уважаешь ритуал. Вобрав в себя пять больших глотков тошнотворного варева, я понял, что есть уже и не очень хочу. Желудок был заполнен тягучим киселем, который булькал и пузырился внутри, как вулканическая лава.

Когда они снова начали разливать – в третий раз, без возможности заесть пойло, я подменил свою рюмку на меньшую, стеклянную, на что получил какой-то другой крепкой бурой жидкости до самых краев. «Хочешь и нашего крупника попробовать?» – усмехнулся наливающий, будто в моем жесте был какой-то вызов, а не попытка остаться в живых во время их «ритуала». Несло от напитка так, словно дракон выжрал тонну сельского самогона, а потом икнул тебе в лицо.

Теперь чокались с соседом слева, снова без тостов, молча. Пили до донышка. Хитрость сработала против меня. Две алкогольные субстанции, послабее и покрепче, равные в своей вонючести, соединились и вскипели в моей крови. Брага пришла быстрей, хлопнув меня по ушам и заставив губы онеметь. Потом дотащился и крупник, аккуратненько вскрыв мне черепушку, достав оттуда мозг и засыпав вместо него колючей трухи. Стол тронулся и поплыл на океанических волнах, все мои соседи превратились в моряков, они держали локти рядом с тарелками, чтобы их не смыло. Лица у всех раскраснелись, глазки засверкали искренностью, как у чертей. Все что-то говорили, никто никого не слушал. Говорил и я – о том, что у меня собака наверху, ей плохо, ей нужна помощь, а я не знаю, как ей помочь. Тут я заметил, что чья-то лапа сгребает со стола последний хлебец, а тушенку из жестянок давно уже выскребли. Из еды мне досталась четвертинка моченого огурца, оставившая во рту такой сильный привкус плесени, что брага и крупник по сравнению с огурцом были как говядина по-провансальски. Еду смели со стола со скоростью, которой достаточно, чтобы зашнуровать один ботинок. Андрон с Миколой, похоже, провели тут достаточно времени, чтобы научиться выживать при местных «традициях»: в каждой руке у них было по большому свертку «лаваша» с тушенкой. Глянув на меня, Андрон ткнул Миколу локтем, и они передали мне каждый по одному такому «роллу».

Я жрал их, не всякий раз попадая свертком в рот, потому что качка нашего корабля стала невыносимой. И тут загремел баян, эта мелодия была без слов, скорее печальная, чем танцевальная, она журчала, как ручей по камням. Все повернули головы в сторону невесты, она молча сняла с головы фату, положила ее перед собой на залитый брагой и засыпанный крошками стол. Поправила волосы и медленно направилась к дальней двери у деревянной лестницы. Зайдя в комнату, в темноте которой обрисовалась белая кровать, невеста оставила дверь приоткрытой.

Баян продолжал наяривать, когда из-за стола поднялся Андрон, вытер рот рукавом и, немного покачиваясь, пошел к комнате. Смысл этой сцены не доходил до меня даже на отпитую голову. У дверей Андрон повернулся и посмотрел на меня. Почему-то именно на меня. В его глазах была растерянность и грусть. Дверь за ним закрылась, Тамада перестал играть, все разлили по новой без всяких тостов, и скоро никто уже не вспоминал о том, что свадьба осталась без виновницы торжества. Я выпил еще два раза, выпил потому, что наливали. Охранные сирены в голове, которые обычно предотвращали откровенные глупости, под воздействием крупника перестали работать.