Ночь Патриарха

Моя мама всю жизнь чувствовала себя ответственной за Любу, только благодаря ей Любе с Эллой удалось выехать из Харькова. Это мама нашла нам в Челябинске относительно приличное жилье, это мама была основным добытчиком в нашей семье, работая в трех местах. А когда у Эллы в самом начале месяца вытащили все продовольственные карточки, мама устроила так, чтобы нам хлеб заменили крупой «геркулес», и мы смогли тогда набить ею обе штанины кальсон. Это от мамы в наследство досталась мне уверенность, что в принципе всего можно добиться, нужно только правильно выбрать для этого метод и применить соответствующие усилия.

А ведь маме в начале войны было только 37 лет, она была молодая женщина, очень нравящаяся мужчинам и умело этим пользующаяся. Думаю, жизненную энергию, необходимую для борьбы за существование, она получила от своих еврейских предков, которые просто не смогли бы без этого сохраниться, выжить при всех напастях, которые сваливались на бедные головы этого народа.

Все наши трудности и невзгоды были ничем по сравнению с тем, что происходило на фронте — наши войска отступали, враг дошел уже до Волги. Сводки военных действий были неутешительными.

Мы очень волновались за дядю Йосю. Последнее письмо пришло от него в самом начале осени из Ростова-на-Дону после первого освобождения этого города от вражеских войск. Но потом Ростов был опять сдан немцам, и до конца войны от дяди Йоси не было никаких вестей. (Зато после войны он неожиданно явился на Девичью улицу в квартиру, где они раньше жили, чтобы узнать, где его жена и дочь, но к своему удивлению и радости нашел там и тётю Любу, и Эллу, которые к тому времени уже вернулись в Харьков.)

Связь с папой мы потеряли в начале войны. В 1940 году его адвокат Кругляк добился пересмотра уголовного дела, и отец по этапу был отправлен из Канска, где он жил как «расконвоированный заключенный» (было такое парадоксальное явление ГУЛАГа, когда человек считался заключенным, но жил за пределами лагеря без охраны, работал где-нибудь по найму, но не имел паспорта, не имел права покидать места жительства и должен был 2 раза в месяц отмечаться в милиции), в Хабаровск, где он был арестован в 1937 году и где состоялся суд по его делу.

В июле 1940 года по ходатайству адвоката Кругляка уголовное дело отца было пересмотрено. В Приговоре 1937 года указывалось, что отец «проводил подрывную работу в системе потребкооперации: путем составления и одновременно добивался заниженных планов принятия по товарообороту, зная о плохой работе потребкооперации (растраты, хищения, порча продуктов, неравномерный завоз), представлял заключения руководству о положительной работе потребкооперации» (орфография «Приговора Специальной коллегии Дальневосточного краевого суда в г. Хабаровске от 21–22 июля 1937 г.») Отец по статье 58-7 УК Российской федерации был обвинен во вредительстве и получил срок 8 лет лишения свободы. После того, как папин адвокат Кругляк добился пересмотра дела, Определением Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 16.07.40 г. обвинение было переквалифицировано на статью III УК СССР. Судья признал, что в действиях отца не было злого умысла, что они являются только результатом халатного отношения к своим обязанностям. Отец был приговорен к двум годам лишения свободы, и его нужно было бы немедленно освободить, поскольку к этому времени он уже отсидел около трех лет.

Но НКВД не то учреждение, которое так легко отдает того, кто уже попал к нему в лапы. Решение вторичного суда было опротестовано, дело отца отправили на пересмотр, и он Особым Совещанием (пресловутой тройкой) НКВД СССР 27.12.41 г. по статье СОЭ (социально опасный элемент) был приговорен к 5 годам заключения в лагере.

Начало войны застало отца в лагере в Хабаровске, и он стал добиваться перевода обратно в Канск, где находился до того, как был отправлен в Хабаровск для пересмотра дела. Он опасался, что в войну вступит Япония, и тогда НКВД по отработанной на западе практике уничтожит всех политических заключенных на Дальнем Востоке.

Согласно решению Особого Совещания в апреле 1942 года у него истекал срок заключения. Постановление об освобождении застало отца уже в Лагерной зоне близ города Канска. Пришло оно во второй половине дня 6 мая, и отец сразу же стал оформлять бумаги. Пока суд да дело, наступил вечер, ему предложили переночевать в лагере и утром отправиться в город. Но отец не согласился остаться в зоне ни на один лишний час. В рваной телогрейке, старой ушанке, в «бахилах» пятого срока, под дождем он пешком отправился в Канск. Пока он одолел 9 километров, стало совсем темно. В одиннадцатом часу вечера он ввалился в дом к своим бывшим хозяевам, где когда-то жил на положении «расконвоированного заключенного».

Хозяева помнили, что было письмо от жены: «Вот лежало за божницей, да куда-то подевалось, кажется, было из Челябинска». И отец на всякий случай написал маме в Челябинск на Главный почтамт до востребования. Но ведь именно там работала тетя Люба!