Ночь, сон, смерть и звезды

Она вышла замуж за влюбленного в нее мужчину. Она купалась в его любви, позволила собой восхищаться как некой выдуманной им женщиной и постепенно ею стала, чтобы доставить ему удовольствие. Что в этом плохого? Следует ли видеть в этом ошибку? В противном случае у них не было бы детей. Ни Вирджила с его тыквой Джимми Фокс, ни крошки Софии, сжимающей ее руку. Ни Тома с бумажником и обиженным лицом, – кажется, он действительно готов заплатить за расколотую тыкву. А сестер это забавляет, они над ним подтрунивают.

– Том, не делай глупостей. Я заплачу.

– Спасибо.

– Это вам спасибо.

Она столько всего накупила на рынке, что руки уже приятно гудели от тяжестей.

Свежие продукты, живые цветы, баночки с медом… как тут устоишь! Всем продавцам она говорила, что в выходные собирается устроить «большой семейный ужин». А одному призналась, что они с мужем празднуют сорокалетие свадьбы.

– Поздравляю, мэм! Сорок лет…

Еще для нее было важно дать заработать фермерам в этот дождливый день. Она ведь замечала на их лицах выражение усталости и разочарования, которые они пытались скрыть.

Я зажилась на этом свете, говорила она себе. Дети уже давно в ней не нуждались. Когда много лет назад самая младшая, София, покинула родной дом, Джессалин поплакала, а потом вздохнула то ли с облегчением, то ли со смирением.

Ее жизнь остановилась. Пока Уайти был жив, она не отдавала себе в этом отчета.

Сахарная вата под дождем тает, сворачивается в смешные сладкие комки, и проку от нее уже никакого. Так и с ее душой.

С Томом она тогда встретилась втайне от Уайти и от Брук. Не в харчевне «Зёйдерзе», а в маленьком кафе Датчтауна. Сын сказал, что ему надо с ней поговорить, это очень важно.

Тому было тридцать с гаком. Блестящие рыжеватые волосы гладко зачесаны назад со лба. Лицо мальчика, который проснулся и узнал, что он уже муж и отец. Говоря с матерью, он тер глаза костяшками пальцев, как это делал всю жизнь, а ее так и подмывало удержать его руки от лица подальше.

Но она уже не вправе. Дети выросли.

Том мрачно доложил, что хочет завязать с бизнесом. Это не для него. У отца есть и другие, более подходящие родственники – племянники, кузены.

– Я не получаю от этого удовольствия, как папа. Я попробовал… нет, не могу.

– Том, не говори это ему! Ты разобьешь его сердце.

Сейчас Джессалин вспомнила тот разговор с болью и чувством вины.

Куски брезента, прикрывавшие прилавки, похлопывали на ветру. Такие печальные редкие аплодисменты.

– У меня девять собак. Такой домашний приют. Для меня каждая дорога́. Каждая собака – это спасенная жизнь.

Блондинка по имени Риса заговорила с ней так искренне, что казалось (вот-вот), схватит за руку.

Хозяйка заведения провела Джессалин мимо сидящей блондинки по проходу к столику в харчевне «Зёйдерзе». Джессалин так и подмывало отвернуться, сделать вид, что она ничего не слышит. Она попросила хозяйку посадить ее на застекленной веранде, там, где когда-то она с детьми праздновала день рождения Лорен и где они с Уайти иногда ужинали. Но как она могла отказать блондинке, глядевшей на нее с такой надеждой?

– О! Какое совпадение! Не присядете за мой столик?

Джессалин слабо улыбнулась. Да, конечно.

– Или вы с кем-то встречаетесь?

– Я… я… встречаюсь с мужем. Он работает в Хэммонде… и присоединится ко мне позже.

– А мой муж не работает, и он ко мне не присоединится.

Блондинка рассмеялась, словно Джессалин сказала что-то остроумное, пусть и не очень понятное.

Риса Джонстон. Джессалин Маккларен. Они представились друг другу, и Джессалин показалось, что при слове «Маккларен» женщина слегка наморщила лоб, как будто эта фамилия была ей знакома. Но ничего не сказала… одновременно облегчение и разочарование.

Риса пила вино.

– Не присоединитесь?

– Нет-нет, спасибо.

– Да ну ладно! Наши мужья ничего не узнают.

Джессалин неуверенно хмыкнула. Она не могла освободиться от мысли, что Уайти знал о ней все, в том числе то, о чем она сама (пока) не знала.

Риса пила уже второй бокал очень сухого белого вина.

– Я люблю эту старую харчевню. Кажется, генерал Вашингтон или еще какой-то патриот сюда заглядывал? Или здесь останавливался британский гарнизон? Еще я люблю фермерский рынок. Там торгуют настоящие американцы, вроде белых бедняков на фотографиях Уокера Эванса. Их свежие продукты в сто раз лучше тех, что мы покупаем в Чатоква-Фоллз в магазине.

Чатоква-Фоллз, состоятельная загородная община, чем-то напоминающая ее собственную. Пришлось сказать, где она живет.

– О, Северный Хэммонд! Мы там чуть не купили дом на Хайгейт-роуд. Знаете это место?

– Да… кажется.

– Конечно знаете.

Несколько минут они потратили на то, чтобы найти общих знакомых в этих общинах. И ведь нашли! Джессалин поднесла бокал вина к губам и отпила глоточек. Что я делаю! Господи прости.

Ей хотелось бежать отсюда со всех ног. Она чувствовала себя бабочкой, попавшей в паучью сеть: еще улыбается, ничего не осознав. А как сбежишь от этого живчика? Это было бы неприлично, совсем уж отчаянный шаг.