Ночь, сон, смерть и звезды

От его недавней меланхолии не осталось и следа. Он похож на ребенка, подумала Джессалин. Живой как ртуть.

Хьюго зажег напольную лампу, откинул крышку и прошелся по отдельным клавишам. И в этих разрозненных нотах прозвучало столько красоты, что она задохнулась от счастья.

Гость присел, его ловкие пальцы забегали по клавиатуре. И тут Джессалин немного напряглась. Сейчас раздадутся расстроенные ноты. После смерти Уайти у нее так и не дошли руки до приглашения настройщика. До многого не доходили.

Его смелость была достойна восхищения. Сел без приглашения и сразу подкрутил табуретку под себя. Вот так же парковщики и автомеханики подгоняют под себя сиденье чужой машины, тем самым с ходу заявляя свои права.

Звуки рояля должны быть слышны в самых дальних комнатах дома, подумала хозяйка.

Хьюго пролистывал стоявшие на пюпитре ноты. София, бравшая уроки музыки, добросовестно делала фотокопии наиболее простых/медленных композиций Баха, Моцарта, Шопена, Джона Филда, Эрика Сати, Белы Бартока. Подобно матери, София умело играла на уровне школьной ученицы, без вдохновения, но честно, несколько робея, стараясь не глядеть на клавиши, чтобы сделать приятное учителю музыки.

Джессалин брала уроки на протяжении десяти лет. Софии было позволено бросить это дело через шесть.

Хьюго Мартинес играл на рояле с нагловатой уверенностью мальчишки, никогда не бравшего уроки музыки, а значит, никогда не огорчавшего своего учителя. Играл явно на слух – наугад и с демонстративной разудалостью. Большие руки, широко расставленные пальцы. Он с наслаждением набрасывался на клавиатуру, и Джессалин все никак не могла понять, что же он играет… бессвязный, путаный Лист? Трансцендентные этюды?

Или де Фалья, испанский композитор? Когда-то давным-давно она пыталась исполнять его духовную музыку…

Джессалин слушала как зачарованная, готовая радостно засмеяться. До чего же непринужденная манера игры! И какой скованной была она! Вся сконцентрированная на том, чтобы случайно не нажать не ту клавишу. Какое уж тут удовольствие от игры!

А вот Хьюго ничего такого не боялся. Некоторые вообще не издавали никаких звуков – мертвые клавиши. Как всякий от природы одаренный музыкант, он «гнал волну», не акцентируя внимание на ошибках, не останавливался, чтобы воспроизвести правильную ноту или аккорд, как это сделал бы старательный ученик. Никаких сомнений. Беглые ноты обрушивались водопадом, в котором ошеломленные слушатели не успевали бы замечать оплошности.

Ну вот видишь. Это он. О таком ты даже не смела мечтать.

Что за глупые мысли! Уж она-то не верит в судьбу и даже в счастливые обстоятельства. Нет-нет.

Она впала в странную летаргию. Сорок минут она простояла рядом, слушая, как он со смаком выбивает всю душу из заброшенного и расстроенного «Стейнвея», который, казалось ей, преступно держать в доме, поскольку на нем давно никто не играл и, вероятно, никогда уже не заиграет.

Удивительно, такие большие и вроде бы неуклюжие руки и при этом такая уверенность.

Странно, она могла бы сесть поодаль и слушать. Но нет, ее притягивало к Хьюго, и она стояла почти вплотную, не отрывая взгляда от длинных пальцев, так и бегающих по клавиатуре.

В ту ночь Хьюго впервые остался у нее ночевать.

Утром он признался Джессалин, что в тот день, когда они впервые встретились на кладбище, он пришел на могилу сына Мигеля, погибшего в одиннадцать лет в результате несчастного случая. Он съезжал на велосипеде с крутого холма, и у подножия, на перекрестке, цементовоз не остановился перед знаком «Стоп» и убил мальчика на месте.

– Это произошло двадцать один год назад. День в день.

На глаза навернулись слезы. Ресницы задрожали. Не говоря ни слова, Джессалин прижала его, дрожащего, к себе.

Это он. Единственный. Дорогая, ты спасена!

– Миссис Маккларен? Вы можете взять сумочку с собой.

Ее снова пригласили в рентгеновский бокс. Снова развязывать тесемки и распахивать халатик. Снова подставлять ноющую голую грудь этой ужасной машине.

На этот раз она имела дело со сноровистой черной медсестрой. Женщина не стала отпускать комментарии по поводу ее седой косы, но сразу заметила, как она дрожит не то от холода, не то от страха, и деловито произнесла: Мэм, вам надо расслабиться. Иначе снимки получатся нечеткие.

Что он был женат, не стало для Джессалин сюрпризом. А вот что он давно разведен (уже двенадцать лет), ее удивило. Хьюго Мартинес всегда казался мужчиной, абсолютно комфортно себя чувствующим рядом с женщинами, образцом супруга, поэтому напрашивалось предположение, что он по сей день женатый, а не свободный и одинокий, как он выразился.

Она приняла за шутку – свободный и одинокий. Но Хьюго это произнес со всей серьезностью.