Ночь, сон, смерть и звезды

Восьмидневная поездка на Галапагосские острова – недешевое удовольствие. Хьюго все оплатил сам, несмотря на возражения Джессалин. А ее старшие дети, скорее всего, уверены в том, что бóльшую часть путешествия, если не все, оплатила она.

Эктор рассказывает им об уязвимости экосистем: то, что вчера казалось незыблемым и постоянным, завтра кардинально изменится. Завезите на Галапагосы новые виды животных, насекомых или растений, и результаты могут оказаться катастрофическими. Стоит только повредить растительное сообщество, как это поставит под угрозу мир насекомых, что в свою очередь пагубно отразится на существах (вроде лавовых ящериц), которые питаются насекомыми. Лишь недавно начальство сумело избавить парк от таких инородных видов, как коты, крысы и козы, что обошлось в миллионы долларов. Европейские моряки завезли этих животных на Галапагосские острова в девятнадцатом веке, и они страшно размножились, угрожая существованию коренных видов – гигантских черепах, пингвинов, тропических птиц.

Но как вы избавились от котов, крыс и коз? – спросил недоумевающий турист.

Если вас интересуют детали, сказал Эктор, то ответ содержится в ваших путеводителях. Были использованы по возможности гуманные методы.

При этом окружающая среда безжалостна. В среднем за четыре-семь лет на архипелаге погибает от голода шестьдесят процентов местных видов, несмотря на богатую питательными веществами тихоокеанскую природу.

А из всех видов, проживавших на Галапагосских островах, девяносто процентов вымерли.

Джессалин в шоке от такой статистики. Шестьдесят… девяносто процентов? В это трудно поверить.

Она никогда не была религиозным человеком. Ее семья верила в абстрактного и всеблагого христианского «Бога», который никоим образом не вмешивается в повседневную жизнь. Вопросы, связанные с «сотворением мира», не занимали ее ум, но сейчас, сидя в раскачивающейся лодке, которая приближается к каменистому берегу, и слушая спокойный рассказ гида-индейца, она понимает, до чего абсурдными и жалкими выглядят попытки людей нафантазировать себе особую судьбу, обещающую бессмертие для истинно верующих, исключительно для них.

Твое существование ничтожно. Твои печали, радости, любовь и неспособность к любви – все это так мало значит.

В этом краю, где самоубийство – перебор, глупая шутка.

Сидящий рядом Хьюго настраивает линзы в камере, чему мешает скачущая на волнах шлюпка.

Джессалин целует своего мужчину в морщинистую щеку. Прижимается к нему, такому теплому. Спрашивает, чтó для него Галапагосы. Они тебя подавляют или вдохновляют?

– Подавляют, – говорит он после паузы. – И вдохновляют.

Считает ли он жизнь абсолютно несущественной, какой она представляется здесь?

И снова он отвечает не сразу. Он возится с камерой, и вопросы его отвлекают.

– Да или нет?

– Нет. Хотя и да.

Он смотрит в видоискатель. Что-то поправляет. Видоискатель подает все важное в правильном масштабе.

– Сеньора, будьте осторожны.

Что это? Встревоженная Джессалин делает шаг назад.

Она чуть не наступила на миниатюрного дракона. Его матово поблескивающие чешуйки совершенно сливаются с обызвествленной лавой.

Туристы снимают на камеру этих крупных медлительных ящериц – игуан. Нетерпеливый длинноногий Хьюго куда-то усвистал. Полуденное солнце печет вовсю. Они высадились на вулканический остров с чахлой растительностью, где обитают игуаны, ящерки и медленно ковыляющие красные крабы. На скалах, нависающих над песчаной отмелью, просматриваются пернатые: голубоногие олуши, бакланы, чайки и пеликаны.

Удивительный ландшафт. Холмы, напоминающие скульптуры, обызвествленная лава, похожая на свернутые кишки цвета угля. На первый взгляд остров кажется мертвым, но, приглядевшись, ты замечаешь почти незаметных игуан, сливающихся с грудами камней.

Сколько их тут! Сотни, тысячи? Джессалин становится жутко.

Доисторические существа, большие и маленькие, заполонили всю территорию. Они греются под январским солнцем, не обращая никакого внимания на ползущих по ним ящерок и крабов. Их шарнирные пасти полураскрыты, язычки мелькают, как оголенные нервы. Плотные тела в чешуйчатой броне. Самые крупные размером с джек-рассел-терьера. Они существуют уже сотни тысяч лет и, вероятно, переживут гомо сапиенс, говорит Эктор. Их брачный ритуал, похоже, вызывает у него некоторую озадаченность. Он проводит ладонью перед глазами игуаны, на которую едва не наступила Джессалин… никакой реакции.

Рудиментарное сознание оживает только в минуты сексуального влечения или схватки с себе подобной. Игуаны кажутся ручными, но так их называть было бы неправильно.

– Они так себя ведут, потому что у них отсутствует генетическая память о людях-хищниках.

Эктор объясняет, что, в отличие от гигантских черепах, быстро втягивающих головы в панцирь при приближении человека, остальные обитатели Галапагосов – морские львы, пингвины, кулики, пеликаны – безразличны к людским хищникам.

Джессалин интересуется, существует ли у человека генетическая память о людях-хищниках. Эктор разражается лающим смехом: