Ночь, сон, смерть и звезды

Вирджил принес ей большую тыкву овальной формы, похожую на булаву, не сказать чтобы красивую, с твердой коркой, грязноватого цвета. Ох и тяжелая, вроде ее сердца.

– Ох, Вирджил! Спасибо тебе. Какая красота…

Он смеется – настолько неискренне это прозвучало. Ей только и остается, что посмеяться над собой.

Великодушная Джессалин Маккларен. При виде на редкость уродливого овоща или такого же уродливого ребенка ее единственная возможная реакция: Красота!

– Мама, готовить ее не обязательно. Можешь с ней ничего не делать. Считай, что это такое «художественное произведение» с нашей фермы.

– Я знаю, что такое тыквенный сквош, Вирджил. Я делала его с миндалем, корицей и коричневым сахаром. Он вам нравился. И Уайти тоже.

Говоря «вам», она имеет в виду детей. Собирательное «вам».

– Я не смогу остаться на ужин…

– А разве я тебя пригласила? – Такой легкий щипок.

Вирджил улыбается, но как-то неуверенно. Чего он больше хочет? Уйти или остаться? Каждый час его жизни проходит в таком вот замешательстве.

Младшенький, заставляющий ее сердце учащенно биться (от озабоченности? отчаяния? страха? любви?), стоит посреди кухни, не сняв великоватую ему куртку и вязаную шапочку, похоже приобретенную на дешевой распродаже. (Так и есть.) Его юношеская кожа покрылась красными пятнами от мороза, слезящиеся глаза избегают прямого контакта. Редкая палевая бородка, кажется, отросла. Нечесаные спутанные (более темные) волосы прикрывают (изношенный, не совсем чистый) воротник. Хотя Вирджил живет всего в нескольких милях от родного дома, он давно не навещал мать.

Почему? По кочану. Лучше не спрашивать.

Ему нельзя позвонить, жалуются сестры. И сам не звонит.

(Конечно, при желании он может у кого-то одолжить телефон. Но обзавестись собственным он по своей упертости не желает, дабы его не доставали домашние.)

С тех пор как в девятнадцать лет Вирджил уехал от родителей, он заглядывает в дом как бог на душу положит. Если пообещал, то ищи-свищи. Уайти так раздражало «хипповое» поведение младшего сына, что Джессалин предпочитала не говорить мужу, когда Вирджил днем заезжал или не заезжал. Она не считала это обманом, скорее способом защитить того и другого.

Мать защищает сына от отца. «Классика жанра?» – спрашивает она себя.

Она давно оставила надежду, что Вирджил исправится. С таким же успехом можно рассчитывать на то, что крендель способен раскрутиться.

Но сегодня он ее удивил. Около полудня выглянув в окно, она увидела подъезжающий по обледенелой дорожке джип и озадачилась: вроде ни у кого из ее окружения нет такого.

Даже у Тома. Хотя джип – это в его стиле.

Оказалось – Вирджил! Одновременно смущенный и (втайне) гордый.

– Он подержанный, мама. Купил с рук. Чтобы зимой проще было добираться к вам и ни у кого не одалживать.

Можно подумать, она его в чем-то обвиняет.

Джессалин считает покупку в высшей степени практичной и разумной. Пустил завещанные ему деньги на хорошее дело. Дальше надо купить смартфон. Записаться на прием к дантисту. Повзрослеть.

Вирджил избегает разговоров о деньгах. Потребности у него минимальные. Но время от времени он намекает на необходимость что-то перечислить в ту или иную благотворительную организацию – «Зеленые акры», «Пожалеем животных», «Спасем Великие озера», – и Джессалин, как правило, ему не отказывает.

(Уайти про это ничего не знал. Ей приходилось прибегать к специальной стратегии для перевода денег с их текущего счета.)

– Как дела, Вирджил? – спрашивает Джессалин словно невзначай. Только так должна мать интересоваться делами взрослого ребенка.

Его как будто передергивает. Он словно хочет сказать: Да кому это интересно? Вирджил не существует.

– Ты уверен, что не можешь остаться на ужин? Я приготовлю тыквенный сквош с орехами.

– Боюсь, что нет.

Рот дернулся, словно он готов был сказать «да».

(Тогда почему не сказал? В этом весь Вирджил!)

Джессалин не давит, как в уже далекие времена. Ты уверен? Куда ты так торопишься? Ей хорошо знаком этот издерганный взгляд. Сын ей напоминает дикого зверя, которого удалось немного приручить, но он все никак не может привыкнуть к ошейнику и короткому поводку.

Сказав, что не останется на ужин, – и заручившись молчаливым согласием матери, – Вирджил заметно расслабился. Расстегнул молнию и повесил куртку на стул. Остался в заляпанной краской прозодежде поверх фланелевой рубашки с грязными манжетами. Но даже идущий от сына мускусный запах дорог матери, наполняет ее сердце радостью.

Вирджил не решается спросить мать, как дела. Боится услышать очевидный ответ.

Я в отчаянии. Мне больно дышать. Отпустите уже меня наконец. Мне без него так одиноко.

Нет, Вирджил не может задать ей такой вопрос. Стоит ему только мысленно произнести слова «Папы нет, он ушел», как у него начинаются перебои с сердцем.

Джессалин так рада сыну! Она часто о нем думает.

Как и он о ней.