Ночь, сон, смерть и звезды

(Услышав такое, Уайти пришел бы в ярость. Не глупо ли – связывать собственное счастье с благополучием кого бы то ни было и считать свою миссию выполненной!)

Ты не должна так думать. Она как будто слышит тихий голос Уайти.

– Привел бы ее как-нибудь на ужин… было бы весело.

– Не думаю, мама. Сабина и «веселье» как-то не очень сочетаются.

Он сопровождает эти слова мстительным смешком.

Джессалин с ним соглашается. И вспоминает другую его подружку или, скорее, друга… как ее звали?

– Полли, – напоминает он задумчиво.

– Ну да, Полли. Как она?

Полли была тот еще фрукт, жесткая, неудобная. Помощница ветеринара, волосы бобриком, в джинсах и туристических ботинках, с татуировкой орла на левом запястье, на которую Уайти с удивлением пялился во время нескладного воскресного ужина (как он позже объяснил жене, не столько на тату, сколько на само запястье, не уступавшее в размерах его собственному). Крупная девица, ничего не скажешь.

Сын и мать сейчас вспоминают это с юмором. То, как Полли выговаривала Маккларенам-мясоедам: «Вы отправляете в рот то, что когда-то было живым существом. Вроде вас». Она смотрела на них как на монстров.

Вирджил извинялся перед гостьей:

– Полли, я должен был тебя предупредить. Как я мог забыть…

И ведь такое невинное имя – Полли! Маккларены с трудом сдерживали улыбки.

Чувствуя свою ответственность как хозяйка и как мать, Джессалин робко пробормотала в ответ:

– Вот такие мы… обычные люди.

Это прозвучало так беспомощно, она выглядела такой виноватой!

– Мама, зачем ты извиняешься? – резко встряла Лорен. – Она просто грубая.

Лорен была довольна тем, что спровоцировала разборку, за которую ее никто потом не обвинит.

Полли за словом в карман не полезла:

– Лучше я буду грубая, чем плотоядная.

– А я лучше буду плотоядная, чем грубая.

Полли в ярости вскочила. Невзирая на разборку (которая произошла вскоре после начала застолья), она успела слопать еще теплые сдобные печенья и большую порцию батата с грибами. Даже покидая комнату, она продолжала жевать. Вирджилу ничего не оставалось (объяснил он позднее), кроме как побежать за ней.

Уайти выглядел скорее удивленным, чем оскорбленным. Он ни слова не сказал дерзкой гостье, что на него не похоже, и только после ее бегства вместе с Вирджилом не удержался от смешка и последовавшей затем ремарки:

– Кое-кого следовало бы поучить хорошим манерам.

Как потом выяснилось, Полли была уже не девушкой, а двадцатишестилетней женщиной, старше их сына. Она работала у них на ферме, ухаживала за кабанчиками и бычками.

Джессалин и Вирджил со смехом вспоминают Полли. Мать считает, что нехорошо вдвоем посмеиваться над этой дурнушкой, но главное – быть с сыном заодно.

Вирджил фальцетом копирует жалобные слова матери («Вот такие мы… обычные люди. Простите нас»), за которые Уайти и дети годами ее высмеивали.

«Неужели я так говорю? Это у меня такой голос?» – недоумевает Джессалин.

– Я не говорила «простите нас».

– Разве?

– Это присочинил Уайти.

Уайти всегда сочинял. Половина семейных историй родилась из заурядных событий, которым он придал высокопарный оттенок.

После чего было уже невозможно восстановить это событие.

– Смешно, правда? Ухаживать за кабанчиками и бычками. Но Полли делала это как никто.

Вирджил продолжает смеяться над Полли. А у Джессалин такое чувство, словно она предала сестру. Она спрашивает, что стало с Полли, но он с вызовом передергивает плечами, как и в случае с Сабиной:

– Понятия не имею.

Они долго молчат. Оба вспоминают его старых подруг.

Вирджил спрашивает, нет ли для него каких дел по дому, может, надо что-то отремонтировать, у него в джипе лежат рабочие инструменты. Для него это обычное дело. Матери приятно, что ради нее он на все готов… главное, чтобы его ни о чем не просили. Джессалин, как и Уайти, хотела, чтобы сын подрабатывал слесарем или плотником, имея такие навыки. Но нет, Вирджил ведь у нас художник и буддист, а не наемный рабочий, поэтому свой день он посвящает искусству и медитации (звучит благочестиво, с оттенком лицемерия).

Талант ремонтника впечатлял Уайти, который был на такое не способен. Но он даже похваливал Вирджила с неприкрытой иронией: Наш сын мастер на все руки. Если что, он не пропадет.

Вирджил гордится тем, что он рукастый. Привинтить к ящику отвалившуюся ручку, устранить протечку, поменять перегоревшую лампочку на потолке, до которой матери не дотянуться. Он уже готов уйти, но задерживается перед доской объявлений. (Ни одной его фотографии! Мать это очень расстраивает, но она держит рот на замке.)

Вирджил изучает одну из пожелтевших газетных вырезок со снимком отца. Джессалин издалека не разобрать, какую именно, а подойти ближе она не решается.

Эту доску она знает наизусть. С закрытыми глазами может воспроизвести каждое фото, год за годом.

– Тебе точно не нужна помощь, чтобы разобрать папины вещи?

– Нет! Точно не нужна.

Она содрогается при мысли, что таким интимным делом будет заниматься вместе с сыном. Даже с сыном.