Ночь, сон, смерть и звезды

У него Паркинсон? Или тремор «доброкачественный», не являющийся симптомом чего-то серьезного? Джессалин сделалась более участливой. Через год-другой ему может понадобиться женский уход.

Вдова, вдовец. Адская парочка!

Трогательно, с какой тщательностью он одевается перед их совместными выходами на званые ужины, где они неизменно сидят бок о бок. «Джессалин, смотрите! Наши карточки стоят рядом». Он щурится, нет ли, случайно, какой ошибки, еще, не дай бог, она окажется на другом конце стола. На Лео некогда элегантный, но слегка траченный молью фланелевый пиджак, галстук-бабочка в горошек (Уайти бы презрительно хмыкнул) и сравнительно неплохо выглаженные брюки (почти), в одном стиле с пиджаком. На ногах чаще всего мокасины с кисточками и черные носки. Как всегда, из нагрудного кармана торчит носовой платок, а на самом кармане закреплен загадочный значок с пересекающимися треугольниками (пирамидами?), говорящий о его принадлежности к тайному братству, в котором (насколько ей известно) Джон Эрл Маккларен не состоял. (Хотя кто знает. Уайти презирал всякие тайные общества, за исключением своего бойскаутского Ордена стрелы. А в это братство его могли принять по чисто профессиональным соображениям. О чем он даже забыл упомянуть в семье, а значок куда-то засунул.)

Жидкие бесцветные волосы Лео аккуратно зачесаны. От него пахнет чуть терпким лосьоном для бритья или одеколоном. Он, как ей известно, старый республиканец, но не такой гибкий, каким был Уайти (например, голосовал за Обаму). Про таких, как Лео Колвин, ее покойный муж говорил: «Республиканец – это тот, кто нанимает других, чтобы они делали за него его работу. Полицейских, военных, адвокатов».

Лео твердо верит: чем меньше правительства, тем лучше. Зачем регулировать семейный бизнес? Он не одобрял Клинтона. Он не одобрял популизма в политике. У него «были сомнения» по поводу женщин в высоких публичных кабинетах и в судебной власти. Однажды Уайти назвал его в лицо «белым англосаксонским протестантом-республиканцем выдержки 1950 года». Лео рассмеялся, польщенный такой оценкой.

И вот Лео говорит ей в замедленной манере, словно обращаясь к больной:

– Дорогая Джессалин… вы подумали… о моем завуалированном предложении?..

Завуалированное предложение? О чем это он?

– Наши потери… у нас столько общего, между нами на протяжении многих лет существует такая «связь»… я жертвовал на мэрскую кампанию Уайти… мои дети восхищаются вами! Они в восторге оттого, что мы «видимся»… и оба постоянно передают вам приветы!

Лео говорит в сильном возбуждении, а Джессалин вдруг представила себе, как его взрослые дети, которых она уже сто лет не видела, обращаются к ней с мольбой: Возьмите уже на себя заботу о нашем дорогом отце, Христа ради!

Чтобы немного поумерить его пыл, она сообщает Лео, что толком не может распоряжаться своим наследством. Уайти оставил ей деньги в «доверительном управлении», которое ежеквартально выплачивает ей фиксированную сумму. Если же ей понадобятся бóльшие суммы, то это будет решать душеприказчик, его старый друг-адвокат.

– Я не смогу вот так просто взять миллион, а тем более пять или десять. Уайти все продумал. Одна из моих дочерей назвала его завещание «цепями на ногах».

Это сардоническое замечание Лорен вызвало у всех легкий озноб. Джессалин сама удивляется, что сейчас вспомнила ее слова.

Лео на секунду потерял дар речи. Удивлен? Шокирован? Условиями завещания или пугающим зрительным образом «цепей на ногах»?

Разочарован, что она не имеет доступа к большим деньгам или сочувствует ей, не заслужившей настоящего доверия со стороны супруга?

– Дорогая Джессалин… Но ведь это ужасно…

Лео берет ее руки в свои, желая утешить. Он что-то обдумывает.

– Доверительное управление можно оспорить. Это временная мера, и она вас ни к чему не обязывает, просто нужен хороший адвокат. – Он говорит твердо и решительно, таким она его еще не слышала.

Он хочет докричаться до Уайти. Лео бросает ему вызов!

В жизни они не конкурировали. Между ними был такой разрыв в смысле успеха, что о соперничестве не могло быть и речи. Вот почему этот (запоздалый) вызов выставлял Лео в новом свете.

Перед тем как откланяться, Лео берет хозяйку дома за плечи и, неуклюже согнувшись, припечатывает ее губы – едва теплый ватный поцелуй, от которого ей хочется расхохотаться, как двенадцатилетней девчонке.

– Спокойной ночи, дорогая Джессалин!

– Спокойной ночи… Лео.

Она быстро запирает за ним входную дверь. Что происходит? Как она могла такое допустить? Остается лишь смутно надеяться на то, что никакого ее согласия в подтексте пока не было. Она трет онемевшие губы. В воображении возникает картинка: бурлящая река, покрытая пеной, а в толще воды барахтается какое-то живое беспомощное существо… куда оно плывет?

Ночью, лежа без сна, она ждала остроумной желчной реплики от Уайти, которая бы подытожила этот вечер, но так и не дождалась.

– Для зимнего сквоша.

– Тыквенного. С орехами.