Ночь, сон, смерть и звезды

Телефонные звонки. Раздраженный голос Беверли на автоответчике: Мама? Мама! Я знаю, что ты дома. Возьми трубку!

Мама, если ты не перезвонишь в течение десяти минут, я сяду в машину и ПРИЕДУ.

Джессалин спешно перезванивает. Слабое оправдание: она была в саду… или пылесосила… и не слышала звонков. Дорогая, у меня все хорошо. Не надо приезжать.

Каждую неделю цветы от Лео Колвина.

Понедельник, одиннадцать утра. К дому подъезжает знакомый фургон доставки, в дверь звонит знакомый крепыш. Джессалин, прячась за занавеской на втором этаже, ждет, когда он уедет, оставив букет на крыльце.

Через какое-то время она заберет цветы. Но иногда она про них забывает.

– Мама, на крыльце стояли цветы в вазе, я их принесла. Тут есть карточка… Моей дорогой Джессалин от Лео, с любовью. Как это мило!

Букет недельной давности еще стоит на кухонном столе в точно такой же стеклянной вазе от цветочницы. В течение недель, даже месяцев ассортимент менялся: розы, хризантемы, гвоздики, потом амариллисы, нарциссы, тюльпаны, маргаритки, гиацинты, лилии.

Милейший Лео Колвин. Как здорово, что они, старые друзья (вдова и вдовец), встречаются, друг друга утешают.

– Мне кажется, папа за тебя порадовался бы.

Джессалин не отвечает. Ее руки по-домашнему умиротворяюще (для дочери, если не для нее самой) возятся со старым букетом, уже отцветшим, лепестки начали опадать на рабочий стол и на пол; она ломает стебли пополам и не без удовольствия отправляет букет в мусорное ведро, а застоявшуюся попахивающую воду выливает из вазы в раковину. Губы растягиваются в победной улыбке. Ну вот. Дело сделано!

– Мне кажется, папа за тебя порадовался бы… узнав про Лео…

Беверли произносит это уже не так уверенно. Она озирается (точно как мать, делающая это по сто раз на дню), словно почувствовав, что Уайти где-то рядом и с недовольством на нее посматривает.

– Он любил людей… встречи, новые друзья… папа любил даже тех, кто ему не очень-то нравился. Ты же помнишь, как он расстраивался, когда кто-то, с кем у него были давние разборки… уходил в мир иной.

Беверли произнесла это с излишним пылом. В доме вдруг повисает молчание, такое же ощутимое, как сладковатый запах газа из духовки.

Во время своих (незапланированных) визитов (чем-то напоминающих посещения подозрительного клиента социальным работником) Беверли чрезмерно весела, говорит излишне громко и чересчур бдительна – например, обращает внимание на гору нераспечатанных конвертов (открытки с выражением соболезнования, письма) в плетеной корзинке на кухонном столе. Она уже выговаривала матери по этому поводу.

– Мама, давай вместе их откроем. Тебе пойдет только на пользу, когда ты лишний раз убедишься в том, как люди любили папу…

Джессалин тупо моргает, глядя на дочь. С какой стати это должно пойти мне на пользу?

– Хотя бы из вежливости… посмотри, о чем тебе пишут люди. Вообще-то… вдовам принято отвечать… на соболезнования.

Беверли запинается, словно у нее во рту лежит что-то постороннее, то ли семена с кислинкой, то ли пучок крапивы. Сама удивляется каждому сказанному слову, но остановиться уже не может.

Беверли надеется, что мать предложит ей остаться до конца дня, а то и на ночь. Где еще будет так хорошо, как в родительском доме на Олд-Фарм-роуд?

Муж устал от перемены ее настроений. Дети все чаще на нее наскакивают. Мам, да блин. Возьми уже себя в руки.

Она сбежит в дом своего детства! В девичью комнату, где сохранились старая кровать, комод и зеркало, когда-то главный ее дружок.

Это же факт: никто так не заинтересован в тебе, как твое отражение.

– После Уайти что-нибудь осталось? Я имею в виду спиртное. Или ты все вылила?

– Да, я все вылила.

– Ох, мама!

Но я сейчас не мама. Постарайся это понять.

Беверли вынуждена уехать, обиженная, раздраженная, недовольная собой (ей так хотелось выпить!) и матерью, которая вылила папин дорогой виски в раковину непонятно за каким чертом. Через пять минут после того, как она покинула родной дом, она съезжает на обочину, чтобы позвонить Лорен и оставить ей голосовое сообщение мученицы.