Ночь, сон, смерть и звезды

Джессалин окончательно запуталась. Ей так хочется его спровадить, что она готова согласиться с чем угодно.

– Спокойной ночи, дорогая Джессалин.

В последнюю секунду его заносит… или ее заносит… и его губы успевают лишь скользнуть по ее лбу.

– Спокойной ночи, Лео!

Какое счастье остаться одной!

Ее охватывает эйфория. Одна. Наконец-то.

В этом доме, в этой спальне, в своем прибежище. В постели, в своем гнездышке. Словно выздоравливающая, и не с кем словом перемолвиться. Вдова, существо иного порядка.

Никто не посмотрит на нее собачьими преданными глазами. Никто не ждет от нее разумного поведения.

Уайти бы сказал: Пошли их всех к чертям!

На прикроватной тумбочке лежит стопка его «мудрых» книг. Помимо «Лунатиков»: «В разреженном воздухе», «Переломный момент: Как незначительные изменения приводят к глобальным переменам», «Краткая история Вселенной».

Но Джессалин еще не готова отойти ко сну. Проводив джентльмена-ухажера и заперев за ним дверь, с трудом дождавшись, когда он сядет в машину, чтобы погасить уличные фонарики, она испытывает некоторое возбуждение.

Она открывает (все еще) забитую кладовку мужа. Дочери вызвались ей помочь отобрать вещи для Армии спасения. Прекрасная и практичная идея, но у Джессалин пока не дошли руки.

Не сейчас, но скоро.

Как-нибудь.

Она утыкается лицом в спортивное пальто Уайти. Старое заношенное пальто из верблюжьей шерсти, вытертое на локтях.

Его одежка радует глаз. Как же она может с ней расстаться!

В аптечке лежат заполненные коробочки с таблетками. Вдова проверяет их по нескольку раз на дню. Ее драгоценные запасы! Ее четки. Ее утешение. Сейчас вытряхнет целую россыпь и с жадностью проглотит, запив теплой водой. Нет, Уайти будет ею недоволен.

Не сейчас. Как-нибудь.

* * *

– Я сделаю это. Прямо сейчас.

(Вдова разговаривает сама с собой – ради общения и чтобы давать четкие указания. Все, что высказано, вероятнее всего, будет исполнено.)

Джессалин твердо решила перебрать вещи мужа.

Без дочерей. Одной гораздо приятнее.

Я их люблю, но они же не закрывают рта. Сама мысль о тишине приводит их в ужас.

Кладовка переполнена!

С тех пор как Уайти ушел, она никак не могла себя заставить заняться его вещами. Среди отцовских папок, отложенных специально для матери, Том нашел важные документы, включая налоговые декларации и другие финансовые отчеты, сотни страниц, но Джессалин не испытывала никакого желания рыться в мужнином письменном столе, на полках и в коробках, ни в кабинете, ни в подвале. Она этого не делала при нем и не хотела делать без него.

Это его частная жизнь. Я не буду в нее влезать. Нет.

Но (возможно) она просто боится найти нечто такое, что может ее расстроить. Среди бумаг, накопленных почти за сорок лет, что-нибудь да найдется.

Беверли и Лорен готовы прийти ей на помощь. И София тоже. Спасибо, не надо.

Слишком большие эмоциональные затраты. Стоит только включить кран, и уже не выключишь.

Поймите же меня, я еще не готова.

Вскоре после ухода Уайти она просматривала фотоальбомы в состоянии транса: того, что так естественно существовало в реальном мире, более не существует. Семейными альбомами, как и доской объявлений на кухне, всегда занималась Джессалин, остальные были на подхвате. Жена и мать понимает, кто в доме властелин воспоминаний. Никто не дорожит ими так, как она, и никто, как она, не осознаёт, насколько все они смертны.

В отупевшем состоянии она забирает альбомы в постель, чтобы в этом уютном теплом гнездышке предаться созерцанию прошлого, когда (разве фотографии тому не доказательство?) все были счастливы… когда Уайти был красавцем, даже если дурачился перед камерой или хмурился. Она рассматривала его в разных ракурсах и не могла оторваться.

Оглядываясь на свою жизнь, словно из окна одномоторного самолета, она не может поверить в то, что Уайти Маккларен выбрал ее.

Из всех возможных вариантов – ее.

В фотоальбомах иногда попадаются открытки, которые они с Уайти дарили друг другу – на день рождения, на День святого Валентина; некоторые по молодости изготовлены ею вручную; сколько же их… С днем рождения, моя дорогая жена! С днем рождения, мой дорогой муж! Люблю тебя, женушка! Люблю тебя, муженек! Самые давние открытки написаны неузнаваемым почерком, как будто их написала не она, а какая-то другая Джесс.

Люблю. Твоя Джесс.

Люблю. Твоя женушка Джесси.

Она уже забыла, что он подписывал свои открытки инициалом «У», словно ему, бедному, не нравилась кличка Уайти (в ней и правда слышалось что-то игривое, легкомысленное), которая к нему прилипла.