Ночь, сон, смерть и звезды

А кем была она? Джесс? Джессалин? Джесси? Ей собственное имя нравилось, хотя в девичестве она задавала себе вопрос: может, если бы ее назвали Хильда, Хульга, Мик или Брет, то это не так обязывало бы ее исполнять роль женщины?

Через несколько дней после смерти мужа она случайно нашла в одном из его карманов открытку, которую он не успел ей подписать. В его вкусе: большая, шикарная, дорогая открытка с ярким розовеньким заголовком: С днем рождения, моя чудесная жена. (Беглого взгляда достаточно, чтобы понять – эта от Уайти, а эта от Джессалин. Ее открытки маленькие, неброские, из переработанной бумаги.)

Эту радующую сердце открытку Джессалин поставила на бюро в спальне рядом с обрамленными фотографиями Уайти: молодой, средних лет, пожилой; с чуть приподнятыми уголками губ, с широкой улыбкой; один, с женой и/или детьми разного возраста. (Чисто бессознательно она не включила в эту коллекцию ни одной деловой фотографии Уайти – в офисе компании или в качестве мэра Хэммонда. Как будто не было другой жизни, которую он сам со смешанным чувством сожаления и гордости называл публичной.)

До сегодняшнего утра Джессалин проходила мимо мужниной кладовки, куда большей, чем ее собственная в дальнем конце спальни. И вот она, с затуманенным взором, открывает дверь, щелкает выключателем, и вспыхнувший свет словно открывает ей глаза.

Он так часто обращался к ней со словами: «Джесс, ты видела мою?..» Лицо озадаченное, смущенное. Никак не может найти свою любимую рубашку или свитер. Вся надежда на жену.

Она вспоминает это с улыбкой. Ей тоже (и не раз) не удавалось найти пропажу.

Новые, дорогие нашему сердцу вещи всегда на виду. Спортивные пиджаки, рубашки, галстуки… Уайти принципиально ничего не выбрасывал, даже нелепые узенькие галстучки, которые мужчины носили давным-давно. «Может, эта мода еще вернется». Он не соглашался с тем, что ему уже не по фигуре старый смокинг, проеденный молью костюм в полоску на трех пуговицах, цветастые рубашки, шерстяные джемперы с глубоким вырезом, в которые ему уже просто не влезть.

Ты считаешь, что он мне слишком тесный?

Боюсь, что да.

Точно? Ты уверена?

Да, дорогой.

Или слишком короткий?

Не твой размер, Уайти.

Значит, он сел?

Значит, так.

Чертова химчистка! Надо на них в суд подать.

Джессалин предается воспоминаниям, утирая слезы.

Вот последний костюм, который она забрала из больницы. Из легкого шотландского твида, с жилеткой. Уайти, не любитель ходить по магазинам, сразу загорелся при виде этой тройки, и Джессалин, не будучи в восторге, согласилась, что «да, красивый… необычный», и при этом перекинулась с продавщицей понимающим взглядом в трехстворчатом зеркале.

– Вот чего я точно не хочу, так это «традиционный» костюм. Серый фланелевый в полоску, с тремя пуговицами, – сказал он.

– Мне кажется, их уже давно сняли с продажи, – сказала она. – Так что тебе это не грозит.

Уайти сказал продавщице, что у него есть шотландские предки, и, пусть шотландка Black Watch отличается от их родовой, макклареновской, он не настолько сентиментален и патриотичен, любая шотландка его устраивает, лишь бы потемнее и выглядела «достойно».

Джессалин и продавщица тихо посмеялись, Уайти даже не заметил. Как она любила мужа, его простодушное тщеславие, его рассеянность.

Этот костюм, весь изодранный, выпачканный в грязи, в пятнах крови, висел в пластиковом пакете, как велел Том.

– Не отдавай его в химчистку и не выбрасывай, – сказал он матери. Потому что костюм пострадал не в результате автомобильной аварии, а вследствие нападения полицейских.

(Джессалин давно уже ничего не слышала от Тома про дело против хэммондской полиции. Она даже толком не поняла, в чем, собственно, он и адвокат Бад Хоули обвиняют департамент. В должностном преступлении? В избыточном применении силы? В нападении? В непредумышленном убийстве? Им, Маккларенам, лучше бы этого не делать. Ее мозг сжимается от подобных мыслей, как ее чувствительные зрачки сжимаются от яркого солнечного света.)

В любом случае любимый костюм мужа она не отдаст. Он с гордостью надевал его по торжественным поводам, хотя брюки ему жали в спине, а внизу собирались в складки.

– Я что, усыхаю, Джесс? Что-то рановато!

– Мой муж-красавец в костюме от Black Watch. – Она со смехом становилась на цыпочки и целовала его в щеку.

В нем он прожил свой последний день, когда он еще был настоящим Уайти Макклареном.

Вот оно, тщеславие! Его и ее.

Дав слабину, она закрывает дверь в кладовку. Нет, она пока не готова к таким испытаниям.

Ты должна жить дальше ради меня.

Если ты сдашься, я сгину без следа.

Она не сдастся. Второй раз она мужа не бросит.