Ночь, сон, смерть и звезды

Они смеялись над несчастным Уайти. А сейчас Джессалин кажется, что это было скорее грустно, чем смешно.

Она предприняла по крайней мере одну попытку прочесть «Лунатиков» Кестлера, но не продвинулась дальше первой главы («Героические века»). Ее, тогда еще молодую мать, обступали маленькие дети в доме, где царил хаос. И вот теперь, в пустом темном жилище со светильником-нимбом над головой, она снова хватается за эту книгу как за спасительную соломинку.

Тема «Лунатиков» кажется ей интересной: великие научные открытия делаются скорее интуитивно, чем рационально… во всяком случае, такой представляется Джессалин тема обстоятельной книги. Это такое ви́дение истории, где человек является проводником сил куда более мощных, чем он способен постичь. Я толком не знаю, чем занимаюсь с утра до вечера (любил говорить Уайти), но я знаю, что должен это делать, что это правильно.

Джессалин никак не может сосредоточиться. Эйфория по поводу пережитого еще одного нескончаемого дня проходит. Из-за бессонницы она не спешит ложиться в постель, хотя это единственное место, где она чувствует себя в безопасности. Мозг опустошен и встревожен, словно ей угрожает реальная опасность. (Вдруг стены привычной комнаты сейчас растают и за ними обнаружится бескрайняя чернота, от которой ее до сих пор оберегал Уайти?) Она испытывает невесть откуда взявшуюся усталость и перечитывает каждую фразу, не в силах понять ее смысл.

Наконец веки смыкаются. Она уже не в силах их открыть. Тяжелый том выскальзывает из рук и проваливается в красивую черную бездну.

Дорогая. Он обнимает ее, дает защиту.

– Вы мне дороги, Джессалин. Даже очень.

Лео Колвин, как истинный джентльмен, пытается скрыть тремор в левой руке. Джессалин так и подмывает взять эту руку в свои ладони и как-то его успокоить, утешить.

– Я надеюсь, вы это знаете… и вас это не удивляет и не гневит.

Гневит. Уайти хмыкает. Дурацкое словцо.

Джессалин не знает, что ответить Лео Колвину. От смущения она покраснела.

Простофиля. Скажи ему что-нибудь. Не заставляй так долго ждать.

– Я… я не знала, Лео. – Неловкая пауза. (А бывают ловкие паузы?) Она отворачивается, не желая видеть тремор. (Что сказать мужчине, который не вызывает у тебя ни оптимизма, ни пессимизма?) – Благодарю вас.

Благодарю вас! Уайти хохочет.

Но Лео Колвин, похоже, воспрянул духом. Он не из тех, кто впадает в уныние, не получив никакого ответа.

В своей улыбчивой манере Лео вспоминает их «первую встречу»… как «много лет назад» их познакомили общие друзья, которых «уже нет в живых». Джессалин почти не слушает. Она вспоминает Мод Колвин, с которой если и не дружила, то приятельствовала. Мод, привлекательная состоявшаяся женщина, чуть постарше ее, по слухам, отказалась от перспективной карьеры адвоката, чтобы заниматься семьей в пригороде Хэммонда. Однажды она сделала доверительное признание: «Если со мной что-то случится, пожалуйста, будь с Лео поласковей. Он станет совершенно беспомощен без жены».

Маккларены так часто приглашали Лео на семейные ужины, что внуки принимали его за родственника. Пожалуйста, не сажайте меня рядом с дядей Лео. Он всегда задает одни и те же глупые вопросы про школу.

У Джессалин есть нехорошее подозрение, что старшие дочери – Беверли и Лорен, вряд ли София – надеются, что она и Лео Колвин станут парой. Так практично и целесообразно, такое облегчение знать, что о вдове кто-то позаботится, и для них это не станет проблемой, по крайней мере на какое-то время. Джессалин уверена, что подслушала, как Беверли и Лорен шептались: Лео настоящий джентльмен. Папа вздохнул бы с облегчением.

(Но как на самом деле отреагировал бы Уайти? Об этом лучше не думать.)

Молодежь-то уверена, что в их возрасте – ее и Лео Колвина – сексуальное влечение невозможно. В лучшем случае романтические чувства. А старшие дети содрогнулись бы от одной такой мысли, для них это все равно что скрести ногтями по грифельной доске.

Она себя ощущает как лампа, выключенная из розетки. Полная анестезия, онемение.

Изредка во сне или в полусне, застигнутая врасплох, она испытывает где-то в животе пробуждение то ли желания, то ли надежды. Уайти, я люблю тебя!

Но это как зажженная и тотчас погасшая спичка.

– Джессалин, так вы всерьез подумали о моем…

Речь идет о предстоящем мероприятии, на которое он будет ее сопровождать. Она, часом, не забыла?

Лео не агрессивный, он, все говорят, добрый и отзывчивый, но его прямота давит на Джессалин, как такая большая губка, поднесенная к самому лицу. Его неизменная улыбка, его близорукий прищур, его покатые плечи и монотонный голос вытягивают из нее последние силы. К каждой новой встрече у него приготовлена очередная шутка; это он так серьезно относится к задаче ее «взбодрить».