Ночь, сон, смерть и звезды

– Лабораторных животных «приносят в жертву». В интересах науки. Без этого не может развиваться современная медицина. Я все понимаю, но… больше не могу в этом участвовать.

Приносят в жертву. Джессалин задумалась над этими словами.

– Не собаки, не кошки, мама. Не обезьяны. Крысы, мыши. Как будто крысы и мыши не страдают! – София горько смеется. – Лечение жертв инсульта было бы невозможно без экспериментов на животных. Нейронаука в основном работает с приматами, чей мозг похож на человеческий. Закупорка сосудов, кровотечения. Нейрохирургия. Ничем таким я не занималась – у меня нет достаточной подготовки. Никогда не вскрывала мозг обезьяны, чтобы сделать слайды. – София говорит об этом с дрожью в голосе, словно мысленно представляя себе тех, кто такое проделывал. Еще один смешок. Она с вызовом посмотрела на мать. – После ухода отца моя жизнь словно остановилась. Я должна… пытаюсь… выбрать другой путь.

Она влюбилась. В ее жизни появился мужчина.

Джессалин ободряюще улыбается. Но дочь намерена и дальше делиться новостями дозированно, осторожно.

Мать вправе прикасаться к ребенку. Джессалин пользуется своей прерогативой благоразумно и умеренно. Она аккуратно убирает прядку со лба дочери, который кажется ей горячим и влажным. У нее лихорадка. Она влюблена по уши.

С одиннадцати лет София привыкла хмурить красивый лоб. Сейчас белых морщинок почти не видно, но они уже не пропадут бесследно.

А вот морщины на лбу у Джессалин в последние месяцы проступают все отчетливее.

Материнское сердце полно желания вобрать в себя возбуждение и озабоченность дочери, свести их к нулю.

Прибрав в кухне, они решают одеться потеплее и погулять по участку при лунном свете.

Джессалин берет с собой фонарик. Большой фонарик Уайти, десятилетиями лежащий на полочке у кухонной двери.

Снег успел подтаять и снова замерзнуть. Морозный недвижный воздух. Уже не вспомнить, когда она последний раз вот так прохаживалась с любимой младшей дочерью, рукавица в рукавице.

Снег хрустит под ногами. Они спускаются по склону к подмерзшей речке. К маленькой пристани, которую Уайти почему-то называл «новой», хотя ей по меньшей мере лет десять.

– Том считает, что несколько недель назад кто-то устраивал здесь кемпинг. Сейчас, конечно, никаких следов уже не видно.

– Кемпинг? Здесь? Я сильно сомневаюсь.

Востроглазая София с ее скептицизмом ученого! Мать ее обожает.

Дочь забирает у нее фонарик и светит под ногами. На снегу видны следы какого-то животного. А чуть подальше, на треснувшем льду, валяется окровавленный комок то ли меха, то ли перьев. Все, что осталось от жертвы хищника.

София рассказывает матери, чем она занималась в научном институте последние два года: сначала вкалывала мышам раковые клетки, а потом вводила химикаты, блокирующие развитие опухолей.

– Я скучаю не столько по проекту «Люмекса», сколько по бывшим коллегам. По-моему, они все ненавидят то, что делают, но… это же «наука», она приносит результаты. Я рада, что нашла другую работу, которая сравнительно неплохо оплачивается. Думаю о том, чтобы вернуться в аспирантуру. В моей области все так быстро развивается. Если не шагать в ногу, то можно быстро отстать.

– Как ты можешь отстать… в твоем возрасте? Это же невозможно.

– Все меняется за несколько месяцев, а то и недель. В любом возрасте можно отстать.

Да. Джессалин с ней молча соглашается.

София говорит как-то рассеянно, словно думает о чем-то другом.

Матери хочется задать пару вопросов, но не в ее правилах влезать в личную жизнь.

– Твой отец порадовался бы, узнав, что ты возвращаешься в аспирантуру. Правильное решение потратить деньги, которые он тебе оставил.

Зря сказала. Правильное решение потратить деньги… звучит грубовато и слишком откровенно.

– Думаешь, папа этого хотел? Чтобы я вернулась в Корнелл?

– Я думаю, да.

Это слова ободрения, а не ложь. Джессалин не умеет лгать – ни своим, ни чужим.

Уайти разделил наследство на пять равных долей, честно и скрупулезно, не имея в виду, как каждый из пятерых детей будет использовать свои деньги. Сказал Арти Баррону что-то вроде: Провались оно все! Просто подели все поровну! И поехали дальше.

Их завещания были составлены вместе. Все равно как вдвоем сходили к дантисту залечить корневой канал. Уайти был торжественно напряжен. Джессалин не знала деталей его завещания, да и свое-то представляла себе смутно.

Не могу об этом думать. О дне, когда тебя уже не будет.

А ты и не пытайся. Пошли все к черту! Уайти засмеялся, схватив ее за руку.

София направляет луч фонарика на речку. Быстрая черная вода с кусочками льда. В неясном освещении луны. Что за слабые звуки? Уханье совы? Джессалин не сразу понимает, куда ее занесло, дрожащую от холода в старом пуховике мужа.

Вдова нередко, очнувшись, обнаруживает себя в незнакомом месте.

– Что папа обо мне думал? – спрашивает София.