Ночь, сон, смерть и звезды

– Что он о тебе думал? Папа тебя любил.

– Но он обо мне что-то думал? Кроме того, что я его дочь.

Джессалин подрастерялась. Не знает, как ответить. София слишком умна, чтобы отшутиться, как это можно с другими.

– Он считал тебя очень умной и красивой. Беспокоился, что ты слишком много работаешь и не оставляешь времени на себя.

В то лето София помогала своему профессору в лаборатории Итаки и домой приезжала всего один или два раза, и то ненадолго. Как будто вышла замуж за человека, которому мы не по душе. Уайти чувствовал себя задетым.

Не стоит размышлять о том, что думает один член семьи о других или что думал бы, не будь они родственниками. Вряд ли София навещала бы шестидесятиоднолетнюю вдову без докторского диплома, даже мало-мальски не осведомленную в науке, являющейся смыслом существования Софии, женщину, чье образование напоминает лоскуты некогда прекрасной ткани, да и те изъедены молью. Джессалин Маккларен на Олд-Фарм-роуд окружена такими же благополучными и благонамеренными людьми в износившихся одеждах допотопного образования.

В этой осаде, думает Джессалин, я потеряла все. Каждый день ей приходится как-то управлять своим утлым челном, чтобы одолеть опасный бурный поток.

Джесс, у тебя получится. Держись!

Но я так устала, Уайти.

Твоя дочь с тобой. Ведь это София?

Я устала…

Джесс. О господи!

– Мам? Все хорошо?

– Д-да.

Перестала ее слушать. Уже (почти) забыла, что София рядом и делится с ней чем-то важным.

(О чем они говорили? Джессалин не может вспомнить.)

– Пойдем домой, мама. Кругом лед, не поскользнись.

Она освещает заснеженную тропинку фонариком.

На задней веранде следы какого-то животного похожи на иероглифы, которые вдове еще предстоит расшифровать.

Перед уходом София спрашивает ее про Лео Колвина. В отличие от старших сестер, она совсем не в восторге от его присутствия в жизни матери. Память об отце для нее выше практических соображений.

– Лео мой друг. Он очень добрый, но при нем я себя чувствую тяжелобольной или безногой…

Джессалин не хватает сил закончить фразу.

– Беверли говорит, что он в тебя влюблен.

– Н-нет, я так не думаю. – Мать начала заикаться.

Влюблен! Чего только не скажут.

И как может она влюбиться в кого-то, кроме мужа?

– Единственное, что я помню, – это как Лео Колвин сидел за нашим столом, улыбался и говорил спасибо всякий раз, когда ему передавали какое-то блюдо. От благодарности весь лучился. После того как умерла его жена, вы с папой проявляли к нему истинное великодушие. Беверли утверждает, что он явно в тебя влюблен.

– Глупости. Как это может быть «явно», если до сих пор никто не заметил?

– Беверли заметила. Мне кажется, я тоже. То, как он на тебя смотрел за столом, когда мы здесь отмечали День благодарения.

Мать смущена. Ей хочется спросить: «А Уайти заметил?» Да нет, Уайти ничего такого не замечал.

Джессалин смеется. София подхватывает и вдруг начинает плакать.

Мать прижимает ее к себе:

– Родная, что случилось? Кто-то… ты с кем-то…

Постепенно София успокаивается и вытирает глаза салфеткой.

Можно подумать, что кто-то разбил ей сердце. Но нет, она признается матери в том, что счастлива.

– Так счастлива, аж самой страшно.

А мать про себя думает: Господи, только бы он не был женат.

Эта мысль пронеслась у нее в голове, как неуклюжий мотылек.

София смущена тем, что выдала себя, и больше не скажет ни слова. Кто бы ни вошел в ее жизнь, он не заберет ее отсюда. Она провела несколько счастливых часов с матерью, а теперь, вероятно, побудет счастливой с другим. Чье имя пока не прозвучало.

– Спокойной ночи, мама. Я тебе завтра позвоню.

Джессалин провожает ее. Ей так не хочется с ней расставаться.

Если дочь пока не готова к признаниям, значит дело за матерью.

Джессалин деликатно берет ее ладонь в свои руки и говорит:

– Это трудно объяснить. Я не уверена, что сама до конца понимаю. Уайти хочет, чтобы мы его любили, но не скорбели. Помнишь, он часто повторял: «Не стоит бросать деньги на ветер». Вообще тратить время впустую.

София встревожена. К чему это она? При расставании. С такой несвойственной для себя серьезностью.

– Видишь ли, София, если я нахожусь здесь… в этом доме и больше нигде… значит, там меня нет… и люди будут спрашивать: «А где Джессалин?» Да вот же я. Так почему не предположить, что Уайти тоже находится где-то… в месте, которое для него теперь здесь?

– Мама, что ты такое говоришь?

– Уайти часто не бывал дома. Он часами находился там… в офисе или где-то еще… а я была здесь. И сейчас я здесь, а он где-то там. Хотя иногда… он совсем рядом.

София могла бы подумать, что мать выпила лишнего, но она знала, что Джессалин не пьет. Дело плохо, мама ударилась в рассуждения и путается в алогичных постулатах примитивного философа, впервые для себя открывшего квазипарадоксы бытия и небытия, а также ограниченные возможности языка для их выражения.