Ночь сурка

— Это я, дядя Паша. Не спится, посижу в гостиной. Все спокойно?

— Путем. Я тебе камин разожгу. — Дядя Паша встал с табурета…

…Все было именно так, как представлял себе Федор. Потрескивали дрова в камине, по стенам метались красноватые тени, и никто не храпел. Федор сидел на пуфике, грея спину, держал на колене листок, вырванный из блокнота. Правда, тут был еще дядя Паша, и ему хотелось поговорить.

— Вот ты скажи мне, Федя… — Дядя Паша был настроен на философский лад. — Ты человек городской, ученый. Что случилось с людьми? Ведь тут у нас все свои, всегда тишь да гладь, и в одночасье все посыпалось. Этот парнишка, журналист, Зоя, Марго… кому они мешали, а? Зоя нормальная женщина была… и вообще чужая, Мишка привез. Марго… я тебе как на духу, только это между нами. У них были отношения… Лиза видела, как они обжимались. Правда, еще в прошлом году. А теперь вот Зоя… Марго не любила сюда ездить, ей заграницы подавай, Италию, море. Не прижилась. Сюда многие приезжают, некоторым нормально, а другим плохо, не приживаются. Правда, до смертоубийства не доходило. А тут посыпались как из мешка… и журналист этот тоже. Не прижились. И главное, все свои! Сижу, думаю… Артур дрянной человечишко, нутром чую, а зачем? Зачем ему лишать кого жизни? Или он этот… вампир и серийный маньяк? И его Стелла… зашуганная, слова боится сказать, глаз не поднимет, все мимо норовит проскочить. Чужие, оно верно. Да вот ты тоже чужой, а прижился…

— Я не чужой, я бывал у вас раньше, студентом. Речку помню, песчаное дно, источники. Ежевика крупная, как виноград…

— Ага, Зорянка. Вода как слеза, каждую песчинку видать. Убей, не променяю ни на какую заграницу. Хозяин тоже понимает. — Дядя Паша протяжно вздохнул. — Дай-то бог… Марго чего-то крутила, не могу понять, то кричит, сердится, то хоть к ране прикладывай, то с подружкой этой, с актрисой, в одной комнате, то бежит к хозяину… говорит Лизе: постели в спальне, храпит артистка. И с Димом цапалась… ну, да ему трын-трава, ему лишь бы у отца деньжат выдурить и съехать. А Наталья хороша! Бросит она его, помяни мое слово, бросит. Я тебе больше скажу, только ты никому, понял? Лиза видела, как Марго отсыпала отраву для крыс в пакетик, думала, для мышей, их у нас полно. И сразу Нора заболела. Марго щенка хотела, всю голову хозяину проела, а он ни в какую, ему Нора вроде семьи. Я думал тебе сразу сказать, а как она еще кого извести задумает, хрен знает, что у нее на уме, чужая душа потемки, а потом убили Зою, а потом следом и ее… Только ты никому, пусть теперь спит спокойно. У нее в голове туман был, шальная девка, себя не помнила. Я еще сказал Лизе: никак пьет на пару с артисткой… тоже оторва, прости господи, на мужиков так и бросается, замуж хочет… вот и на тебя кинулась. А я тебе так скажу: держись ты от нее подальше, а то греха не оберешься, нутром чую. И Марго вот тоже была… неадекватная!

— Неадекватная? — Сознание Федора ухватилось за колоритное словцо, которое в устах дяди Паши как на корове седло. Он чувствовал, что еще мгновение, и он уснет под монотонный блеющий его тенорок, и прикидывал, не перебраться ли на диван.

— Неадекватная. Прыгала по сугробам с мобильником, где машины стоят. Смотрю через окно, а она там скачет по сугробам!

— Может, искала точку… — сонно предположил Федор.

— Думаешь, возле машины сигнал получше? Ты спрашивал про ее телефон, не нашелся, говорил, может, там и выронила.

Разговор принимал какой-то сюрреальный характер, и Федор не ответил, лишь пожал плечами. Огонь приятно грел спину, потрескивали поленья, громадный диван с дюжиной разнокалиберных подушек и подушечек манил, и Федор не выдержал.

— Дядя Паша, я на минуточку… я сейчас… — пробормотал, поднимаясь с пуфика. Добрался до дивана, упал и закрыл глаза. И сразу же стал ему сниться сон: автомобили с горящими фарами в сугробах; марсианка Марго в вечернем платье за руку с гипсовой куклой, у обеих в руке по мобильному телефону-фонарику; тонкие и длинные, они прыгают в сугробах и заглядывают в окна машин.

— Ну, что с тобой поделаешь, — разочарованно сказал дядя Паша. — Спи, конечно. Спокойной ночи!

Он накрыл Федора пледом и вернулся на пост.

…Федор благополучно проспал до полуночи и проснулся от треснувшего в камине полена. Он повел взглядом, пытаясь понять, где находится. Огонь почти догорел, и поленья подернулись сизым пеплом; в окна заглядывала мутноватая и нетемная зимняя ночь. Кресло, где когда-то сидела гипсовая кукла, было пусто и печально. Федор вспомнил свой сон про Марго и Марго-дубль, про мобильники-фонарики, про сугробы, потянулся, лениво соображая, что бы он значил.

Он вернулся в их с Иваном комнату, чувствуя себя свежим и бодрым. Иван всхрапнул и повернулся лицом к стене. Федор включил свет и подошел к лежбищу фотографа. Застыл, разглядывая спящего. Заметил пустую бутылку на полу. Нагнулся над спящим Иваном, рассматривая его… хотя рассматривать было особенно нечего. Голая поясница, край толстой щеки, торчащие дыбом волосы, торчащее малиновое ухо…

Кроме того, Иван некрасиво и громко храпел.