Ночь сурка

…Они сидели на кухне за длинным и грубым деревянным столом, ужинали. За окном была глухая ночь. Дядя Паша прислонил ружье к буфету, на расстоянии вытянутой руки… на всякий случай. Молчаливая невеселая Лиза поставила на стол литровую бутыль сизой жидкости — домашней водки собственноручного производства. Самогонки, иначе.

Иван молчал, наливался водкой и жадно ел. Проголодался, кроме того, стресс. Дядя Паша подробно и со вкусом рассказывал об охоте в здешних местах, как они с хозяином с ружьями наматывали километры пешком, приносили дичь… даже кабана один раз завалили… а теперь… Дядя Паша вздыхал и тянулся за бутылкой. Лиза меняла тарелки, подкладывала новые куски, подрезала хлеб. Иван говорил, что никогда не был на охоте, дядя Паша громко удивлялся и не мог взять в толк, как можно здоровому мужику да без охоты, говорил, что взял бы Ивана с собой обстрелять и поучить, если бы не смертоубийство…

Дожились, говорил дядя Паша, качая головой. Дожились! Уже и убивать друг дружку зачали! От скуки, городом травленные, недаром хозяин хотел… хочет сюда насовсем переселиться, любит он Гнездо. А как оно теперь будет… хрен его знает.

Дядя Паша перекрестился и налил по новой, и они выпили не чокаясь за упокой душ и землю пухом. Тут дядя Паша вспомнил, что они, бедолаги, еще в доме, и замолк на полуслове, махнув рукой.

Федор поднялся и сказал, что сейчас вернется, вышел из кухни. Ему показалось, что они даже не заметили. Он поднялся на второй этаж и остановился нерешительно. Из-под двери комнаты, где проживали Дим и его девушка Наташа-Барби, пробивался свет. Там не спали, и Федор постучался негромко.

Дверь приоткрылась — на Федора вопросительно, чуть улыбаясь, смотрела Наташа-Барби. Он поздоровался и сказал, что хотел бы поговорить… если она не против. Если они не спят, конечно.

— Я читаю, — сказала Наташа-Барби. — Не могу уснуть. Дима спит, сейчас разбужу. Садитесь, Федор. — Она махнула рукой на кресло.

— Наташа, не будите его, не нужно. Давайте поговорим без него сначала. А потом разбудите.

— Хорошо. О чем вы хотите поговорить?

— О том, что происходит. Вы человек здесь новый, вы ни с кем из гостей Гнезда раньше знакомы не были, так?

— Так. В Гнезде я в первый раз. Никого из них раньше не видела. Дим, правда, рассказывал.

— Как по-вашему, что здесь происходит? Есть у вас хоть какое-то объяснение…

Наташа-Барби задумалась. Федор рассматривал ее приятное лицо с очень правильными чертами, немного кукольными. Но в отличие от куклы она не выглядела ни наивной, ни глупой.

— Все, что можно сказать, страшно субъективно… вы же понимаете. Мне такой-то не нравится, значит, преступник он. А этот — славный парень, значит, не он. Они все привыкли друг к дружке и не замечают деталей… принимают как данность, что Миша и Зоя — жених и невеста. И не замечают, что Зоя — избалована и капризна, изменяла Мише…

— Изменяла? — делано удивился Федор. — Откуда вы знаете?

— Это было заметно, особенно в последний мирный вечер. Она отослала Ивана, а потом ушла сама. Иван был сам не свой, совершенно потерял голову. Ни он, ни она больше не вернулись в гостиную. Но эта измена сама по себе ничего не значит, ничего не изменилось, понимаете? В кругу этих людей случайные и легкие отношения в порядке вещей. Не думаю, что Миша стал бы делать из этого трагедию. А для Зои это было… так, вроде снотворного, чтобы крепче спалось. Возможно, еще любопытство.

— И что же это за круг? — заинтересовался Федор.

— Богема. Все время на публике, игра, жажда внимания, аплодисментов, страшный… даже не эгоизм, а эгоцентризм. Поэтому, если вы думаете, что мотив убийства ревность, то… не знаю. Не думаю. Но это моя субъективная точка зрения.

— То есть вы отрицаете ревность?

— Не отрицаю. Ревность — нормальное человеческое чувство. Я допускаю, что ревность может быть мотивом для убийства, но не в их кругу. Вернее, не в кругу Миши и Зои. Кроме того, они оба вполне равнодушны и холодны. Сиюминутный секс, потому что возникло желание, вспышка… не более.

Федор все с большим удивлением слушал Наташу-Барби. Она говорила ровно и взвешенно, оставаясь спокойной, и, похоже, ее совершенно не смущала тема супружеской измены и секса.

— Бедный Иван, — сказал он.

Наташа-Барби улыбнулась.

— Нет. Он принимает правила игры, он один из них. Его истерика и отчаяние — это такое же творчество и игра, как его фотография. Вы видели его работы?

Федор кивнул.

— То, что произошло между ними, даст ему толчок к новым вершинам… извините за пошлость. Художник живет такими всплесками.

— Наташа, откуда вы все так хорошо знаете? — не выдержал Федор. — В вашем юном возрасте…

— Я много читаю и много думаю, — серьезно ответила девушка. — Многие даже не догадываются, какое потрясающе интересное занятие — думать! Вы, как философ, должны знать. Гибкость ума и тела… вот где совершенство. Вы никогда не занимались йогой?

— Я всегда считал, что йога белому человеку недоступна.