Ночь в номере 103

– Не бойся, это всего лишь я, – сказал он.

Прошло три дня с золотого рассвета. Рёкан кипел, как вода в онсэнах. Асу-сан и Сэдэо-сан искали новых работников. Отель предлагал вакансии на любой вкус. Процесс обещал затянуться. Недовольные гости, оправившиеся от травяного чая и лишившиеся целого эпизода своих жизней, жаловались, хмурились и недоумевали. В одночасье идеальный сервис стал из рук вон плох, хотя завтраки и ужины оставались безукоризненными. Асу-сан не зря звалась королевой кухни. Нобуо дневал и ночевал на стойке регистрации, порой сокрушаясь, что смерть прошла стороной.

– Чем я могу помочь? – Мичи приставала к нему, чем вызывала у Нобуо панику. Он бледнел, путал слова.

– Ты все-таки на отдыхе, – выдавливал он.

Отдых. Лучший в жизни.

Мичи заглядывала во все углы рёкана, бродила меж сосен, подолгу замирала над прудом, пыталась разглядеть грань между обретенной реальностью и утраченным навсегда изнаночным миром. Мама, бабушка, Нару-тян, даже отец, застрявший на какой-то конференции в Европе, вспомнили про нее и названивали по несколько раз на день. Она говорила им, что занята, поглощена книгой и не может отвлекаться. Бессовестно лгала.

Книга застыла на десятой главе, текст виделся теперь пустым и глупым. Слова падали с листа на клавиатуру, отчаянно желая вернуться на кнопки, избежать участи называться предложениями и тем более абзацами. Мичи порывалась написать в издательство, но ей было стыдно перед ноутбуком: слова не шли, мысли забаррикадировались в 103-м.

– Я увезу с собой весь отель. Он живет во мне.

Мичи погладила татами. Наступило утро отъезда.

– Жаль, что не могу оставить хоть что-то на память о себе.

– Незачем, – быстро произнес Нобуо. – То есть… я буду помнить о тебе и так. И эти стены тоже. Я… – Сто третий окончательно отнял у него дар речи. Он жевал губы. – Отвезу тебя на вокзал.

– Спасибо, Нобуо.

Машина стояла за воротами рёкана. Они шли по дорожкам, петляющим между деревьев. Мичи впереди, Нобуо сзади с чемоданом.

«Подумай, с кем ты хочешь встать под один зонтик», – сказал ему брат.

Рюу действовал импульсивно. Он мог отдать зонт незнакомой девушке во времена, когда это значило больше, чем просто поделиться зонтиком. Когда это значило связь. Мог влюбиться в незнакомку, разглядев ее чистоту в холодных каплях дождя. Мог бросить вызов деспотичной главе семьи, мог победить Смерть. Нобуо мерещилось присутствие брата, плечо болело, словно сильная рука вновь обрела вес и ударила, призвала к действиям.

За поворотом показались ворота.

– Мичи… – начал он.

Мичи не расслышала, и они промолчали всю дорогу до вокзала. Деревья мелькали в стеклах микроавтобуса, дорога убегала назад, будто не желала вести их прочь от рёкана. Но удерживающие время и людей чары развеялись с исчезновением Кумико и Рюу, и машина вырвалась из соснового бора на основную трассу.

На вокзале ни на мгновение не прекращалась смена потоков прибывающих и уезжающих туристов. Мичи переступала с ноги на ногу, обрушившийся шквал толпы будто пугал ее. Нобуо невольно повторял ее движения, в нем переминалась привычка отказываться от желаний.

– Отец похоронил Хакусану-сан, – сообщил он, чтобы хоть что-то сказать. – Точнее, то, что от нее осталось.

– Правильно. – Мичи разглядывала билет.

Токио значилось в пункте прибытия, от названия города в ней пробудилась энергия. Вокзал обладал своей магией, завлекал не хуже рёкана.

– Ты думаешь, он придет к нам? – спросил Нобуо. – Рюу станет приходить каждый год?

– Нет, – ответила Мичи. – Он счастлив.

– Что ж… – замялся Нобуо. – Кстати, я тут… я все же тебе кое-что принес.

Нобуо вытащил из-за пазухи сверток.

– Кусочек рёкана. Разверни дома, хорошо?

– Хорошо, – пообещала Мичи.

Она поцеловала его в щеку на прощание.

Он не удержал ее.

Токио шумел четырнадцатью миллионами жизней. Бурлил, кричал, смеялся и плакал. Переливался огнями, гремел музыкой. Бежал на работу, бежал с работы, спал на ходу, давил громадами небоскребов. Пел в караоке, ел, закупался модными шмотками, делал стрижки, учился, мечтал, разговаривал о важном и пустяковом.

Мичи не видела городской суеты. Ей грезился серебряный туман, молчание северных гор и дыхание онсэнов.

По вечерам Мичи направлялась в творческое кафе. Изучала погруженных в работу посетителей. Молодой писатель больше не разглядывал ее. Выбрал целью симпатичную художницу, приходившую с настольным мольбертом. Художница садилась за угловой столик у окна и рисовала дождь. Какую бы погоду ни показывали большие окна кафе, она выводила мутные капли акварелью и вырисовывала из них бледные краски: красный, желтый, зеленый.

«Цветы под дождем, – думала Мичи. – Зонты тоже цветы под дождем».

Официант пристально смотрел за тем, как мечутся по клавиатуре пальцы Мичи. Работники кафе следили за посетителями. Пришли? Оплатили? Будьте добры, трудитесь. Создавайте шедевры. Или что вы там создаете?