Ночь в Новом Орлеане

К примеру: клерк, которому на работу в шесть часов утра, просыпается посреди ночи и с ужасом смотрит на часы. Они показывают полчетвертого. Ни одна радость не сравниться с радостью этого клерка. Он может еще на какое-то, пусть мелкое, но на время выйти из реальности. Окунуться в пустоту и забытье и не думать о том, что это может закончиться. В пустоте смысл жизни никого не интересует. Нет ничего, даже смысла. И все становится легко.

Здесь все было чёрным. Чёрный – не цвет. Это спектр цветов. А точнее – их полное отсутствие. Где их нет. Это отмена света, которая возможна только в двух случаях: когда света нет вообще и когда даже самому яркому свету во вселенной просто не от чего отбиться. Ведь в космосе невероятное количество света. Но там темно.

Этот мир был проекцией всех миров. Абсолютная Проекция. Весь свет, излучаемый всеми мирами, отправляется в путешествие и оканчивает его здесь.

Стоило мне подумать об этом, как меня что-то сильно толкнуло в спину. Меня выбросило из этого мира, как реактивный ранец подымает человека (в фантастике).

Я нужен был своему миру. И он призвал меня. Он не мог без меня обойтись, как и я без него.

И вот, я стою перед огромным пальто, задней ниточкой шва кармана на груди и был наш мир.

После всего пережитого в пустоте, место, где я оказался, было похоже на Рая, хоть и было натуральной помойкой, с кучей мусора, бутылок, шприцов и блевотины. Единственными свидетелями моего грандиозного возвращения были новоорлеанские бомжи, которые, хоть и казались удивленными, давно привыкли к таким странностям, сваливая все на лишнюю бутылку и забудут меня через пару минут. А сейчас, они смотрели на меня, как на галлюцинацию. Ну и пусть. Галлюцинацией от этого я не стану. А даже если и стану, то какая разница, ведь я был дома. Дома. Как хорошо это звучит. Хоть и пахнет дохлым котом и жидким дерьмом. Дома. Наконец-то здесь.

Я осмотрел себя и убедился, что все органы исправны, а одежда мирно свисает с моих конечностей. Все было превосходно! Я нащупал у себя в кармане несколько долларов, которых как раз хватило бы на чашечку кофе. Без сахара. Без молока. Без специй. Самый настоящий среди настоящих кофе. Такой же горький, как моя жизнь. Но и такой же приятный, после которого всегда хочется ещё.

За некоторыми признаками я определил, что все-таки нахожусь в Новом Орлеане, штат Луизиана, Соединенные Штаты Америки, где я и получил гражданство. Основной характеристикой была вездесущая музыка и веселые афроамериканцы, которых здесь всегда было во много раз больше, чем прочих. Так я чувствовал себя в своем городе, не в своей стране. Белым становится быть все труднее и труднее.

Уже по знакомым улочкам и закоулкам я добрался до своего законного дома. Этому месту, казалось, любой апокалипсис до фени. В этом было его превосходство над всеми остальными. А шумевший в далека Французский квартал так и кричал на весь мир: «Да хоть упади Небо на Землю, я выстою и буду веселиться! Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю! Без перерывов и выходных! Всегда».

Как все знакомо и в тоже время, все было другим. Люди вернулись к своей старой жизни, как будто и не было ничего. Как это прекрасно – просто жить. Без цели. Без всякого смысла. Просто. Жить. И ничем не заниматься. Бедные люди.

Я зашел в дом и поднялся на свой этаж. Там я увидел Смерть с пакет с продуктами из «севенелевен». Жаль, что в тот момент у меня не было фотоаппарата.

– Как и следовало ожидать – ты вернулся! – радостно провозгласил Смерть. – Ты не представляешь, как я тебе рад!

– А зачем тебе этот пакет?

– Пока что, я живу с Джесс. Вот, она попросила меня принести.

– А разве у тебя нет работы?

– Смерть передвигается со скоростью мысли, – сказал он, – только что я вернулся с Аргентины, где забрал новорожденного и старика. О, только что вернулся из Китая. Дальше у меня Албания, Франция и Украина.

– А «пока что живу с Джесс» – это как понимать?

– Ну, «пока что» следует понимать, как «до следующего апокалипсиса».

– А когда он?

– Через десять тысяч лет. Они промелькнут как всего лишь тысяча лет. И глазом моргнуть не успеешь.

– То есть, Джесс – бессмертная?

Смерть засмеялся.

– Она никогда не была смертной. Скажу больше: никто из людей не смертен. Я – это всего лишь переход из одного состояния в другое. Ты ведь не боишься засыпать ночью? Так вот и меня не следует бояться. Люди просто слегка крейзи.

– Ты только что из Нью-Йорка?

Он кивнул.

– Весело там. И кстати, в отличие от других людей, я приду за тобой только тогда, когда перестанет дуть ветер. Ты нужен этому миру и дал это понять всем. Он влюблен в тебя.

– Как Джесс в тебя.

– Не путай эрос с агапе. Любовь земную и всеобьемную. Но между этими любовями есть общее: середина между ними – это кошачья любовь. Когда тебе просто хорошо, что нужный человек рядом. И никаких ненужных чувств больше. Только. Любовь. Божественная любовь.