Ночь ведьмы. Книга первая

Плохие дети не во тьме. Они здесь, рядом с нами.

Это такая неприкрытая ложь, что я сдерживаю смех, но он рвется из груди, и боль пронзает меня, так что я начинаю всхлипывать – verdammt[11], только не опять, только не опять.

Мой плач усиливается, и глаза наполняются слезами. Почему их все еще жжет? Разве я не выплакала весь дым и пепел?

Я опираюсь на ствол дерева. Я так устала, но надо продолжать идти.

Еще шаг, и что-то обвивается вокруг моей ноги.

Я кричу. Это… хэксэн-егерь хватает меня за лодыжку, его лицо в чудовищном оскале…

Я взмахиваю руками и падаю на колени. Но никто не тащит меня к столбу для сожжения, а когда я поворачиваюсь, нащупывая то, обо что споткнулась, нахожу только изогнутый корень.

Корень.

Не охотник на ведьм.

Все мое тело сжимается, и schiesse, как же я ненавижу себя. Это корень дерева. Я закричала и выдала себя из-за корня дерева.

Промозглая темнота смыкается вокруг плотнее, чем стеганое одеяло. Ноги подкашиваются, и я опускаюсь на влажную почву.

Меня трясет, я вскакиваю на ноги и бью себя по щекам.

Не спи, unverschämt!

Еще шаг. И еще. Я замечаю просвет в листве над головой – я все еще направляюсь на юг. Это хорошо.

Еще один шаг.

И еще.

Один за другим, пока не дойду до Трира.

4. Отто

Путешествие в Бернкастель проходит в торжественном молчании.

Охота на ведьм продолжается половину нашей жизни. Ни один хэксэн-егерь – ни один человек во всей епархии – не остался незатронутым судебными процессами.

Все началось, когда мне было десять. В течение многих лет мы слышали истории о деревнях, которые изгоняли зло, сжигая ведьм на площадях. Архиепископ дал согласие на эти казни, а затем создал отряд хэксэн-егерей, чтобы судебные процессы и казни проходили эффективней.

Какое-то время, несмотря на ужасы, происходящие за пределами нашего города, мы жили мирно. Даже счастливо. Под руководством мачехи я превратился из мальчика в мужчину. Она была единственной матерью, которую я знал, и я любил ее как только может сын. Она часто сдерживала гнев моего отца.

Мы были настоящей семьей.

Затем судебные процессы прокатились и по нашему городу. Сначала в колдовстве заподозрили пожилую женщину, на ее землю претендовал ее двоюродный брат. Мать обычно успокаивала моего вспыльчивого отца, но судебные процессы привели ее в ярость. Она заговорила о ереси – но не о ереси обвиняемых ведьм. А о ереси фанатиков, которые их сжигали.

Это был не первый раз, когда отец ударил, и даже не в первый раз сломал ей нос. По ее губам текла кровь, и она сплевывала ее, называя мужа человеком, который познал только страх, а не Бога.

Отец пришел в ярость, услышав упреки моей мачехи. Я до сих пор это помню. Мы с Хильдой прятались на чердаке, держась за руки и дрожа, когда он вышел из дома.

Вернулся он с хэксэн-егерями.

Он заставил нас смотреть, как ее сжигают.

– Я убью его, – прошептал я Хильде той ночью. – Только подожди.

Но мне не представилось возможности сдержать свое обещание. У отца начался кашель. Сначала он говорил, что из-за дыма у него воспалилось горло. Но хрипы и мокрый кашель не проходили. Затем отец заявил, что жена прокляла его перед смертью, заключив сделку с дьяволом.

– Тогда молись, – холодно сказал я. – Или твоему богу не справиться с одинокой невинной женщиной?

Он попытался ударить меня, но его тело сотряс очередной приступ кашля. Кровь смешалась со слизью.

– Однажды, мальчишка, – проговорил он хриплым голосом, – ты поблагодаришь меня. Ты увидишь, как сильно этот мир нуждается в очищении.

На следующий день он умер.

И это, как ничто другое, доказало мне, что Бог существует.

Какое-то время мы с Хильдой выживали в одиночку. Мать когда-то варила пиво, чтобы скопить немного денег, пока наш отец наполнял золотые сундуки собора монетами. Она отлично обучила Хильду пивоварению. Я занимался садом рядом с домом. Мы с Хильдой охотились – в основном ставили в лесу ловушки на кроликов.

Мы выжили.

Но не простили.

И никогда не забывали.

Когда я подрос и наши деньги начали заканчиваться, а в городе стали говорить, когда же Хильда выйдет замуж и за кого, я отправился в Трир.

Я прошел обучение у Дитера. Я стал продвигаться по служебной лестнице, и высокая должность досталась мне благодаря репутации моего отца.

Я сделался капитаном охотников, убивших мою мать.

И теперь я возвращаюсь домой.

За сестрой.

* * *

Дом все такой же, каким я его запомнил. Переехав в город, я поначалу часто навещал Хильду. Позже мне пришлось сохранять дистанцию между нами, и время нас разделило.

Из трубы поднимается дым.

В ту первую зиму, проведенную без мамы, Хильда ни разу не разводила огонь. Но сейчас печка топится, и неудивительно, ведь стоит холод, а Хильде нужен огонь, чтобы варить пиво.

Я останавливаю лошадь. Мужчины, следующие за мной, делают то же. Повозка грохочет по изрытой глубокими колеями дороге. Я представляю, как моя сестра едет в ящике, стоящем в повозке, как ее тонкие руки и ноги ударяются о грубое дерево, пока ее везут в Трир.

Один из мужчин пришпоривает лошадь, останавливаясь рядом со мной. Это Бертрам, я тренировался с ним.