– Как мы доберемся до Баден-Бадена вовремя? – спрашиваю я, и меня вдруг охватывает новое беспокойство.
– Не бойтесь, – успокаивает Бригитта, и ее губы растягиваются в улыбке. – Транспорт будет наименьшей из наших забот.
41. Фрици
Темнота разбивается вдребезги, словно я выныриваю с поверхности озера. Я делаю спасительный вдох, легкие жжет, руки болят, глаза распахиваются шире в дикой панике.
– Тс-с, Фрицихен. Тс-с. Ты довольно долго была без сознания.
Чья-то рука гладит меня по щеке, перед глазами все плывет, и я пытаюсь моргать, пока страх распугивает все мысли. Я действую инстинктивно – мне нужно хоть что-то видеть, знать, где я нахожусь.
Мой взгляд фокусируется.
Дитер стоит передо мной, вытянув руки. И я осознаю, что мои руки тоже подняты над головой.
Щелкает железный замок, и брат отступает на шаг, чтобы оценить свою работу. Мои запястья закованы в кандалы, прикрепленные к цепям, которые свисают с толстой деревянной балки потолка, подвешивая меня в воздухе.
Колючий ужас скребется в моей груди, и я обвожу взглядом комнату, отчаянно пытаясь сосредоточиться,
Это спальня, роскошная и богато украшенная. Передо мной возвышается широкая кровать с балдахином, слева потрескивает камин, справа – столик, на котором стоит фарфоровая чашка чая и поднос с печеньем шпрингерле. За окном видны дома, всякая всячина, которую я, кажется, узнаю…
«Он не увез тебя далеко, – говорит Хольда. – Фрици, мне жаль. Остальные идут к тебе на помощь. Обещаю, они идут».
В голове гудит, и я опускаю подбородок на грудь, руки болезненно вытягиваются, но кончики пальцев ног едва касаются пола, так что почти весь вес тела лежит на моих запястьях. Я босиком, потому что только что купалась в бассейне с Отто.
Слеза бежит по моей щеке, и я закрываю глаза.
«Когда они придут?» – спрашиваю у Хольды.
Она не отвечает.
– Ну будет тебе,
Я хочу поинтересоваться, о чем он.
Но чувствую, что во рту у меня что-то есть. Что-то металлическое, твердое, как часть лошадиной уздечки.
Я провожу по кляпу языком, но чувствую, что эта штука держит мой язык, нелепо вытягивая его, так что я не могу говорить, только застонать в панике, когда мой взгляд устремляется к брату.
– Стоит отдать должное, люди изобретательны, когда дело доходит до способов растянуть тело до предела. – Дитер дергает за ручку, которая нависает у моей челюсти, и я ощущаю, как механизм сжимается вокруг моей головы, высовывая мне силой язык. – Эту штуку придумали, чтобы не позволять ведьме распускать язык во время допроса. Что кажется бессмысленным, не так ли? Как ты можешь исповедоваться в грехах святейшему из людей, если на тебя надет намордник? Но мы оба знаем, что дело не в исповеди. Люди лишь хотят, чтобы ведьмы молчали.
Дитер склоняется ближе, притягивает мое лицо к своему, его дыхание обжигающее и омерзительное.
– Но с этой штуковиной ты не сможешь и творить заклинания, не так ли? Давай, попробуй. Бормочи своей богине.
Я пытаюсь. Получается лишь искаженный отчаянный прерывистый стон.
Дитер улыбается и отпускает меня, мое тело висит, раскачиваясь в воздухе. Брат поворачивается, хватает что-то со стула у стола и снова встает лицом ко мне, торжественно поднимая руку.
Пузырек, который он привозил в Бирэсборн. Связующее зелье, которое он хотел, чтобы я приняла и мы объединили свою магию.
– Это твой последний шанс, – ласково говорит он. – Если ты согласишься принять связующее зелье, все прекратится. Твой рот уже открыт, весь
Он ждет. Ему приходится. Магия не сработает, если я не сделаю этого добровольно. Это часть ритуала – один человек варит зелье, другой выпивает его, и только тогда, при достаточном уровне доверия, связующее зелье действует.
Но если я окажусь связана с Дитером, он будет высасывать из меня магию, использовать меня, пока от меня не останется ничего, кроме человеческой оболочки.
Паника захлестывает меня так яростно, что я оказываюсь на грани потери сознания, перед глазами все расплывается, туман сгущается…
«Фридерика! – кричит Хольда, ее голос звенит у меня в голове. – Пожалуйста… я знаю, что ввела тебя в заблуждение. Но прошу, ты должна отречься от Источника. Прими дикую магию. Сейчас же, пожалуйста… спаси себя!»
«Как? – хнычу я. – Как? Я не могу говорить. Я ничего не могу сделать».
Слезы обжигают мне щеки. Я борюсь с ними, пытаюсь собрать остатки сил и свирепо смотрю на Дитера.
Я качаю головой.
Его безумная надежда тает. Он упрямо впивается в меня взглядом.
– Фридерика. Мне кажется, ты понимаешь, что стоит на кону.
Я продолжаю сердито смотреть ему в глаза. Может, это и к лучшему, что я не могу говорить; по крайней мере, так мне удается изобразить на лице решимость.
Внутри у меня все умирает.
Дитер поджимает губы.