Она проглотила застрявший в горле комок.
– Какое право ты имела вмешиваться? – потребовал он. – Скажи мне!
Она с трудом подняла на него взгляд. Было трудно смотреть ему в глаза и еще труднее отвечать.
– В качестве гурудакшины он взял с меня обещание заботиться о тебе.
Он сжал губы:
– Когда это было?
– Как раз перед тем, как мы покинули гурукулу.
– Значит, он знал. Он знал, что она будет ждать его!
Страдание исказило его лицо.
– Если бы только мы остались в гурукуле, он был бы все еще жив.
Его горе поразило ее.
– Это моя вина, – сказала она с глухой болью в груди. – Мне жаль.
Дождь прекратился, превратившись в легкую морось. Тусклый свет, отбрасываемый взятым из кареты фонарем, падал на его усталое и печальное лицо.
– Мой отец мертв. Теперь ты свободна от любого данного ему обещания.
Он отвернулся.
– Пожалуйста, подожди.
Она не вынесет, если он уйдет вот так, полный злобы и ненависти. И ей нужно было кое-что у него спросить.
– Ты же почувствовал запах дыма? Нандована когда-нибудь загоралась?
Он снова повернулся к ней, нахмурив брови.
– Нет. Отец наложил оберегающие чары, защищающие лес от стихийных бедствий и несчастных случаев.
– Значит, его подожгли намеренно.
Она обхватила себя руками, по ее телу растекся холод.
Кто мог совершить такое преступление? И зачем?
– Я вызвала дождь, чтобы потушить его, но некоторые корни и деревья, возможно, все еще горят изнутри. Пожалуйста, предупреди всех в гурукуле. Возможно, вам с Айрией Уттамом придется еще несколько раз вызывать дождь.
Его взгляд переместился на лук, висевший у нее за спиной.
– Так это ты сделала?
– Да.
Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее прищуренными глазами.
– В гурукуле ты не смогла вызывать даже каплю.
– Гурукула не пылала огнем, – возразила она.
Почему он заговорил об этом? Неужели он думал, что она лжет?
– Мне трудно представить, что кто-то мог поджечь Нандовану, – сказал он ровным голосом. – У леса есть древняя защита. Это мог сделать лишь кто-то, обладающий огромной духовной силой.
Он ей не поверил. Осознание этого пробрало ее до костей, но она изо всех сил старалась не обращать внимания ни на его тон, ни на свою боль.
– Кто-то сделал это намеренно. Вы с братом наверняка сможете найти доказательства. Возможно, вы даже сможете понять, кто это был. Это ведь важно, Дакш. Этот человек пытался уничтожить лес.
– Я поговорю со своим братом. Теперь, когда нашего отца не стало, бремя управления гурукулой лежит на его плечах.
Он наклонил голову. Его кулаки были сжаты, губы плотно сомкнуты. Затем он расправил плечи и снова поднял взгляд, и на его лицо вернулась знакомая маска безразличия, будто она никогда его и не покидала. Как будто между ними никогда не было ничего большего, чем формальное общение.
– Куда ты теперь пойдешь?
– В Аджайгарх. Куда мне следовало пойти еще несколько месяцев назад. Всего этого можно было бы избежать.
Она подавила рыдание:
– Мне жаль, Дакш. Мне он тоже был дорог.
– Не извиняйся, – сказал он, и каждое его слово стрелой вонзалось ей в сердце. – Я все равно не смогу тебя простить.
Она опустила глаза, чтобы он не увидел, как ей больно. Она потеряла последнего человека, который верил в нее и заботился о ней. Потеряла, как и всех остальных. Если бы не все данные ею обещания, она бы просто сдалась. Катьяни сморгнула слезы и собралась с силами.
– Мне не нужно твое прощение, чтобы делать то, что я считаю правильным.
Она закинула лук на спину и пошла прочь. Казалось, с каждым шагом в нее впиваются острые иголки.
Катьяни думала, что он, возможно, попытается ее остановить. Возьмет свои злые слова обратно. Даст ей шанс все объяснить.
Но он этого не сделал. Она обернулась, чтобы в последний раз на него взглянуть, но обнаружила, что он ушел.
Глава 21
Катьяни шла по лесу, такому же опустевшему, как и ее сердце.
Если бы она тогда не вернулась в гурукулу вместе с Дакшем, Ачарья все еще был бы жив. Дакш теперь ее ненавидит, и это неудивительно. Она была виновна в смерти его отца, как и в смертях еще многих людей. Их имена звучали в ее голове одно за другим: Айан, Шамшер, Хемлата, Джайдип, Ачарья. И даже те, кто были еще живы, ушли от нее навсегда. Бхайрав, Рева, Дакш.
Остался ли теперь хоть кто-то, кто в нее верит?
– Так я и сделаю.
Она вытерла лицо рукавом:
– Так я и сделаю, Ачарья.