Ночи северного мая

Сергей перебрался на другую сторону и спустился вниз. Дальше он шёл по безлюдным тропинкам, пытаясь вспомнить, сколько народу встретилось ему на пути за эти томительные четыре часа. Но никого не вспомнил. Ни одного человека. Сегодня его охраняли небесные ангелы. На рынке люди всегда заняты собой. В придорожных кафе никто не рассматривает посетителей. Там все на одно лицо. Плати, пей, закусывай. Больше ничего не надо. Сергей мысленно похвалил себя, что запасся двумя поллитровками заранее, ещё в тот момент, когда был согласен обменяться с Хрущом документами. И тут же поморщился, сообразив, что забыл пустые бутылки на скамейке, но, поразмыслив, успокоился. Сколько пустых бутылок валяется у той скамейки! Кто бы посчитал. А за ночь там вырастет целая гора порожней посуды. Сергей прибавил шагу. Ему не хотелось выпить. Его не трясло. Он не волновался. Пульс бился чётко и ровно. Москвин упорно шёл к цели. Впереди сияли огни ставшего в один миг ненавистным Новосибирска.

* * *

Билет достался неудачный. Верхняя полка в плацкартном вагоне рядом с туалетом. В летний период невозможно достать билеты на поезд. В железнодорожных кассах километровые очереди. Люди плачут, ругаются, скандалят. Дети нестерпимо орут. В углах зала ожидания свалены чемоданы, узлы, котомки. Перед кассиршами трясут телеграммами, справками, бронью, командировочными удостоверениями. Кассирши привыкли к слезам и ругани. Они хлопают створками окошечек с чудовищным грохотом. Их не пронять чужим горем. Билетов нет. Очередь терпеливо топчется перед закрытой кассой. Иногда она открывается, оттуда высовывается рука и какому-то счастливчику удаётся заполучить заветный билет. Очередь готова убить счастливчика, но того уже и след простыл. Убежал к поезду, чтобы не перехватили билет. Сергею повезло: он успел купить билет, но в нагрузку с туалетом. В тот момент ему было всё равно. Хоть на чём, хоть на оленях, лишь бы уехать из Новосибирска.

Сергей проснулся от нестерпимого запаха туалетного мыла и человеческих выделений. С трудом сдержав рвотный рефлекс, он передёрнулся. Проклятое наследство доктора Саркисян. Дора Клементьевна во всём видела тучи микробов. Она постоянно стерилизовала, кипятила, протирала спиртом всё, что попадалось под руку. Сергей с детства привык жить в абсолютной чистоте без всякого рода запахов. Все ароматы, амбре, запахи и благовония безжалостно уничтожались. Дора Клементьевна приучила воспитанника к стерильности. И только запах самой благодетельницы тревожил обоняние Сергея. Как только Дора Клементьевна приближалась к воспитаннику, его начинало подёргивать от рвотных позывов. Привычка давала о себе знать. Любой запах вызывал у Сергея тошноту. Если пахло туалетом или жареным картофелем, он старался не дышать либо уходил на свежий воздух, но из плацкартного вагона никуда не выйти. В тамбуре густо накурено, курящие смолят папиросы всю дорогу вплоть до конечной станции. Дым проникает в вагон, окутывая плацкарту туманным облаком. Сергей спрыгнул с полки и прошёл в купе к проводнице.

– Здрасте, а чаю можно? – как можно вежливее спросил Сергей.

– Можно, только осторожно! – Она ответила по-хамски, но Сергей сделал вид, что не заметил. Вежливо улыбнулся, протянул деньги, затем долго остужал в ладонях раскалённый подстаканник. В проходе за столиками сидели пассажиры. Сергей не хотел занимать очередь и выпил чай стоя. До Ленинграда можно потерпеть. Ему пришёл вызов в военное училище, и хоть он не надеялся на благополучное поступление, всё равно поехал, надеясь, что город поможет ему устроиться. Кто-то из учителей ему рассказал, что Ленинград – мистический город: он помогает только тем, кто ему понравится. Сергей уже любил незнакомый город заочно и в глубине души надеялся, что при встрече получит ответную любовь.

Если он не пройдёт конкурс в военное училище, то пойдёт в милицию. Если и туда не возьмут, тогда придётся поработать на производстве, чтобы начислили рабочий стаж. Он засчитывается при поступлении в высшее учебное заведение. В Ленинграде с начала шестидесятых годов развернулись стройки века. Повсюду требуются рабочие, а к пролетариату Ленинград испытывает особое почтение. В раздумьях незаметно пролетела дорога. Стучали колёса, обжигали руки металлические подстаканники с горячим чаем, мимо окон низко планировали птицы. Стремительно пролетали поля, луга, горы, леса. Сергей задерживался взглядом на окнах домов, с занавесками и без, со ставнями и просто вырубленные. В каждом доме кто-то жил. На подоконниках стояли горшки с цветами, во дворах бродили куры, на лугах паслись коровы. Изредка попадались табуны лошадей. И от несоизмеримости объёмов людского населения, от размеров пространства, от сотен и тысяч километров необъятной страны, оттого, что в каждом доме есть место живому человеку, Сергею захотелось горько заплакать, но он сдержался. Нужно уметь руководить собой и собственными эмоциями, иначе жизнь уйдёт на сожаления и слёзы, а она должна служить человеку верой и правдой.