Ночи становятся короче

Старший лейтенант с трудом сделал несколько шагов: ноги, казалось, налились свинцом. Совсем рядом жалобно стонало раненное пулями дерево.

«…Хорошо бы уйти отсюда, пока не поздно», — промелькнула в голове у Пулаи мысль. И тут офицера охватило какое-то странное чувство: он пощупал штаны — они были мокрые.

— А я и не заметил, — проворчал Пулаи. — Я вообще ничего не заметил.

Осмотрел себя. Вид у него был такой, будто он только что вылез из лужи.

Рядом с Пулаи оказался унтер-офицер Чаба.

— Здорово продырявило беднягу Биркаша. Если бы он не был привязан ремнями к сиденью, его еще больше продырявило бы. Каким же дураком бывает человек в некоторые моменты! Вот, например, я сначала залез под самолет, а потом, сам не знаю как, попал под деревья.

Взгляд Чабы Кедеша остановился на брюках Пулаи.

— Я шлепнулся в какую-то лужу, — прошамкал офицер.

В глазах Чабы появились озорные огоньки.

— Я тоже втюрился в какое-то дерьмо, господин старший лейтенант. И что интересно — запачкал одни только штаны.

Ругаясь на чем свет стоит, унтер-офицер пошел в глубь леса к ручью, чтобы снять там запачканные штаны, а старший лейтенант направился в палатку, чтобы переодеться.

«Что-то принесет сегодняшний день? Гитлеровские самолеты давно базируются на аэродроме в Винер-Нойштадте, а мы все загораем в Пане. Дождемся, пока нас всех перебьют здесь…» — думал Пулаи.

От палатки весь аэродром был виден как на ладони. Вчера еще Хорански говорил, что сегодня сюда пришлют целую рабочую роту, которая засыплет все воронки, и тогда снова можно будет летать. Хорански долго спорил с Варьяшем относительно того, какие самолеты атаковали их. Хорански божился, что это были «харрикейны», другой уверял, что это были русские штурмовики, хотя ни тот, ни другой ничего не видели, потому что самолеты заходили со стороны солнца. Все это было не столь важно. Важным было другое — в воздухе не было ни одного своего истребителя, о чем все трусливо помалкивали.

Пулаи прошелся по летному полю и увидел между воронками узкий длинный коридор цельного поля, с которого при желании можно было поднять в воздух машину.

«Уж если мне повезет, как везло до сих пор, — долечу до самого Дебрецена… Самолет оставлю как подарок на аэродроме, а сам подамся домой, к жене».

Пулаи сильно затосковал по дому. Ему казалось, что он уже чувствует мягкие подушки, накрахмаленные белоснежные простыни, пуховое одеяло, чувствует аромат кофе и хороших сигарет, любуется каждым движением жены…

А дочка Катя! Она залезет к нему на колени и обнимет за шею детскими нежными ручонками. Уже больше двух месяцев от них нет никаких вестей.

Пулаи уже обо всем договорился с Кедешем. Если им разрешат лететь без прикрытия истребителей, он сегодня же попытается подняться в воздух. Машина у Пулаи, слава богу, в полной исправности.

Небо между тем стали заволакивать темные тучи. Может быть, хоть это помешает противнику сделать еще один налет на аэродром.

Перед обедом командир вызвал к себе всех офицеров. Выяснилось, что майор Варьяш тоже углядел спасительный коридор и уже отдал приказ заправить трехмоторный «юнкерс».

— Нам приказано доставить в Шопрон важного государственного деятеля. Хочу предупредить вас, господин старший лейтенант, что за своего пассажира вы отвечаете головой. — И майор показал на карте расположение полевого аэродрома возле Шопрона, куда необходимо доставить важного гостя.

«Чтоб ты сдох… — чертыхнулся про себя Пулаи, вытянувшись перед майором. — Эта свинья даже в боевой обстановке считает для себя унизительным обращаться с подчиненными на «ты». Под Харьковом майор сбил два русских самолета, за что получил Железный крест. После этого еще больше задрал нос.

— Все будет в порядке, господин майор, — осклабился в улыбке Пулаи.

Варьяш по-дружески похлопал старшего лейтенанта по плечу.

Самого Варьяша русские сбили под Воронежем. С горем пополам он посадил машину на брюхо, но сильно пострадал сам — получил перелом позвоночника. Несколько месяцев Варьяш пролежал в гипсе, затем его демобилизовали, но вскоре снова призвали, однако летать он уже не мог.

— Я знаю, на вас вполне можно положиться, — проговорил Варьяш. — Я считаю вас одним из лучших… На сборы даю вам двадцать минут.

— Слушаюсь! — ответил Пулаи и, отдав честь, вышел из палатки командира.

Отозвав в сторонку Кедеша, Пулаи сообщил:

— Ну, дружище, летим в Дебрецен. Повезем какую-то важную птицу. Положи автомат под сиденье и осмотри как следует самолет.

— Весь вопрос в том, кто будет радистом. — Кедеш задумался. — Неужели нам опять навяжут этого Лилингера?.. Ну и скотина же он…

— Ничего, автоматом и его можно утихомирить.

— Со стрелком хлопот не будет, — добавил Кедеш.

— Послушай-ка, унтер. Приказываю тебе держать язык за зубами. Вот когда прилетим в Дебрецен, тогда можешь открыть рот… — И старший лейтенант презрительно улыбнулся, разрешив Кедешу идти.