Ночью вся кровь черная

Ее комната находилась в конце коридора, выкрашенного в белый цвет, такой яркий, что он сверкал под луной, светившей в каждое из окон, мимо которых я потихоньку проходил. Главное было, чтобы доктор Франсуа не узнал, что я собираюсь встретиться с его дочкой. А еще, чтобы меня не заметил сторож из западного крыла. Дверь ее комнаты была открыта. Когда я вошел, мадемуазель Франсуа спала. Я лег рядом с ней. Мадемуазель Франсуа проснулась и закричала, потому что подумала, что это не я. Я прикрыл рот мадемуазель Франсуа левой ладонью, а она все отбивалась, отбивалась. Но, как говорит командир, я – сама сила природы. Я подождал, чтобы удостовериться, что мадемуазель Франсуа больше не двигается, и убрал руку с ее рта. Мадемуазель Франсуа улыбалась мне. Тогда я тоже улыбнулся. Спасибо, мадемуазель Франсуа, что ты открыла мне твою щелку рядом с утробой. Видит Бог, да здравствует война!

Видит Бог, я погрузился в нее, как погружаются в бурный речной поток, когда его надо быстро переплыть. Видит Бог, я работал бедрами так, что чуть не вспорол ей живот. Видит Бог, я вдруг ощутил во рту вкус крови. Видит Бог, я не понял, почему.

XXIII

Они спрашивают мое имя, но я сам жду от них, чтобы они мне его назвали. Клянусь тебе, я еще не знаю, кто я такой. Я могу сказать им только то, что ощущаю. Глядя на свои руки, похожие на стволы старых манговых деревьев, и на ноги – как стволы баобаба, – я думаю, что я – великий разрушитель жизни. Клянусь тебе, у меня такое впечатление, что передо мной ничто не устоит, что я бессмертен, что я могу голыми руками крошить в пыль каменные глыбы. Клянусь тебе, то, что я ощущаю, так просто не опишешь: слов не хватит, чтобы это описать. Тогда я зову на помощь слова, которые могли бы показаться неподходящими для того, что я хочу сказать, чтобы они, в крайнем случае, случайно, нечаянно, вопреки их обычному значению, помогли передать то, что я ощущаю. Ведь сейчас я – то, что ощущает мое тело. Мое тело пытается говорить моим ртом. Я не знаю, кто я, но мне кажется, что я знаю, что может сказать обо мне мое тело. Мощь моего тела, его чрезмерная сила не могут означать для других ничего, кроме боя, борьбы, насилия, смерти. Мое тело меня же и обвиняет. Но почему мощь моего тела, его чрезмерная сила не могут означать еще и мир, покой, безмятежность?

Голосок, звучащий откуда-то издалека, говорит, что мое тело – это тело борца. Клянусь тебе, мне кажется, что в прежнем мире я знал какого-то борца. Имени его я не помню. Это тело, в котором я оказался, не зная, кто я такой, может быть, принадлежит ему. Может быть, он покинул его, чтобы уступить мне в нем место – по дружбе, из сострадания. Вот что нашептывает у меня в голове далекий голосок.

XXIV

«Я – тень, пожирающая камни, горы, леса и реки, плоть животных и людей. Я вычищаю, потрошу черепа и тела. Я отрубаю руки и ноги. Я ломаю кости и высасываю из них мозг. И в то же время я – красная луна, поднимающаяся над рекой, я – вечерний воздух, колыщащий нежные листья акаций. Я – оса, и я – цветок. Я и трепещущая рыба, и неподвижная пирога, я и сеть, и рыбак. Я – пленник и его страж. Я – дерево и косточка, из которой оно выросло. Я – отец, и я – сын. Я – убийца, и я – судья. Я – семя, и я – урожай. Я – мать, и я – дочь. Я – ночь, и я – день. Я – огонь, и я – дрова, которые он пожирает. Я – невиновный, и я – виновный. Я начало и конец. Я создатель и разрушитель. У меня две стороны».

Переводить всегда непросто. Переводить – это чуточку искажать, мухлевать, продавать одну фразу за другую. Переводить – это один из редких видов человеческой деятельности, когда ты вынужден врать в деталях, чтобы донести правду в целом. Переводить – это понимать, что в слове заключена не одна правда, а две, три, четыре или пять. Переводить – это отдаляться от Божьей истины, которая, как каждый знает или думает, что знает, одна.

«Что он сказал? – спрашивали себя все они. – Его ответ не похож на то, что от него ждали. Ответ, которого от него ждали, не должен был превышать двух слов, ну, самое большее, трех. У всех есть фамилия и имя, ну, в крайнем случае, два имени».

Переводчик медлил, напуганный обрушившимися на него строгими, озабоченно-гневными взглядами. Он прокашлялся и еле слышным тонким голосом ответил высоким военным чинам: «Он сказал, что он одновременно и смерть, и жизнь».

XXV

Теперь я думаю, что знаю, кто я. Клянусь тебе, видит Бог, я догадался благодаря тому далекому голоску у меня в голове. Голосок почувствовал, что мое тело не может мне все открыть обо мне самом. Голосок понял, что тело меня сбивает с толку. Клянусь тебе, что мое тело без шрамов выглядит странно. У борцов, у воинов всегда есть шрамы. Клянусь тебе, видит Бог, что тело борца без шрамов – это ненормальное тело. Это значит, что мое тело не может рассказать о моем прошлом. А еще это означает (это мне сказал голосок очень, очень издалека), что мое тело – это тело колдуна, демона. Тело пожирателя душ очень даже может не иметь на себе шрамов.