Ночная прогулка

Месяц после новой жизни. Окрыляющей свободы от тюремных оков. А он только сейчас – решился. Решиться было не просто. И не потому, что Антон не любил или не уважал матушку, скорее, наоборот, боготворил и всегда проявлял заботу и послушание, чего не бывало с отцом.

Причина – банально проста: прийти на кладбище, значит, принять смерть матери.

Он не слушал отца и его постоянное брюзжание о том, что надо попроведовать мать, не богоугодно. Для Антона она была жива и здорова. Развешивала белье на улице. Умчалась на поезде в Саратов к родственникам погостить и понянчить внучатых племянников. Пошла в магазин за продуктами, чтобы вернутся домой и приготовить запеченную индейку в лимонном соке с золотистой картошкой, которую всегда раскладывала под индюшку, чтобы та пропиталась жиром и соком.

Где-то была.

И обязательно придет. Вот сейчас – увидит сына, заплачет и обнимет так крепко, как никогда ранее. И от нее будет пахнуть таким знакомым запахом – душистым земляничным мылом (не признавала другого мыла). А её голос с хрипотцой и большие глаза привнесут мир в душе и растрогают непутевого сына. А дальше – все как прежде. Словно ничего и не было. Ни срока, ни мучительной смерти от рака. Одна большая-маленькая семья за одним столом – разговаривает, смеется, любит друг друга, не высказывая об этом вслух.

Несбыточная мечта.

Увидев деревянный крест с черно-белой фотографией матери, прослезился. Не стал садиться на скамью, могилка поросла сорняками. Избавившись от сорняков, он возложил девственно-чистые ромашки, её любимые цветы, и сел на скамейку.

Говорил долго. В основном про годы, проведенные в неволе. Про стычки, про дружбу и выяснение отношений.

– Многое узнал о жизни. Честно. Тюрьма тоже школа жизни, как институт. Надо закончить институт. Думаю об этом… сейчас, на гражданке, тяжело устроиться на работу. Утвердиться. Словно наказание продолжается. Не знаю, почему. Но я не отчаиваюсь. Иногда, если честно, тошно жить, когда на тебя смотрят, как на прокаженного, когда видят справку. Справлюсь. Жизнь – ценная штука. Особенно свобода. На свободе – рай. Можно гулять целый день, любоваться небом. Можно уйти куда хочешь. Не надо просить, отпрашиваться. Решил – и пошел. – Молчание. – А здесь хорошо. Покойно. Березы шелестят. И птицы поют. Тебе, наверное, нравится? Прости, мамочка. – Голос дрогнул. – Что так долго… не приходил. Были причины. Я надеюсь, ты поймешь меня. Всегда понимала. Мне и сейчас не вериться, что тебя нет. Что ты больше не вернешься. Отказываюсь в это верить. Знаю, глупо веду себя. Отца раздражаю. – Легкий смешок. – Батя молодцом. Люблю его. Но не скажу, тоже знаешь. Ему же тоже грустно. Скучает по тебе. Словом не обмолвиться. Меня поддерживает. В школе его не видел. Зато сейчас. Как люди меняются. А я еще огрызаюсь. Чем-то вечно недоволен. Ничего не могу с собой поделать. Но стал терпеливей в стократ. Ты удивилась бы. Не хватает тебя. Помнишь, мы пошли в магазин, а ты и разревелась, пока одевалась. Я был на первом курсе. Я испугался, давай тебя расспрашивать. Долго отнекивалась, потом созналась.

Молчание. У Антона засел ком в горле, трепыхалось, больно отдаваясь в груди. Но слез не было. Испарились.

– Прости, что подвел тебя. Надеюсь, ты простила. А ты простила, я знаю. Всегда прощала. Я теперь буду часто приходить к тебе. Ты даже не сомневайся. И еще, мам. Я люблю тебя.

Антон поцеловал фотографию на кресте, помолился, обошел могилку и, махнув на прощание, зашагал домой.

Стало легче дышать.

***

– Вы – медсанбат, – говорил сержант. – Медсанбат – белая кровь ВДВ. Повторить!

Повторил.

– Хорошо! Что должен иметь десантник?

– Железный кулак и ни грамма совести!

– Совесть – это роскошь для десантника. Повторить!

Повторил.

– Что главное для десантника?

– Не пролететь мимо земли, товарищ сержант!

– Правильно!

Виктор проснулся. Звонок в дверь. Восемь часов вечера.

Еще не утро, уже не в армии.

Был удивлен пришедшей без предупреждения Анастасии.

Обнялись.

От нее пахло ванилью и как ни странно спиртным.

– Проходи, проходи. – Виктор закрыл дверь. – Не топчись.

– Я на пять минут заскочила. – Анастасия села на пуфик и начала разуваться. – Не ожидал меня увидеть?

– Ну да. Даже не позвонила. Или звонила? А то я уснул.

– Не, я так.

– Удивительно.

– Еще бы! Чаем угостишь?

– Спрашиваешь еще!? Пойдем на кухню. Я как раз купил твой любимый зефир. Как чувствовал.

– Зефир я люблю.

– Ты прости за нескромность, но ты выпила что ли?

– Было дело.

– Очень не похоже на тебя.

– Да сегодня день такой. Такой необычный.

– И что в нем необычного?

– Да, всё. Заставила мужа отвести детей в школу. Провалялась в постели до полудня. Читала любимую книгу Флэгг.

– «Жареные помидоры» что ли?

– В точку.

– Сколько раз ты читала?

– Затрудняюсь сказать, – Анастасия засмеялась, – но мне порой достаточно пару глав для успокоения души. Чтобы полюбить себя и окружающий мир.

– Ну и книга. Когда-нибудь я прочту.

– Ты? Не смеши меня. Помнишь, я тебе дарила два года назад «Человеческую комедию», стостраничную повесть?

– Ну, я прочел тридцать страниц. Ничего особенного.

– Лучше ничего не говори мне.