Ночная сучка

Скоро менопауза, сказала она, всхлипывая, и ощутила еще большую безысходность, но спустя десять минут все-таки натянула улыбку, чтобы не слишком пугать мужа. Он был хорошим, и ему совсем не нужен был лишний стресс оттого, что он за нее волнуется – не то чтобы он выглядел очень уж взволнованным, когда уезжал. Наверняка к этому моменту его совсем уже не интересовало ее эмоциональное состояние.

На следующее утро она проводила мужа – после того как он насладился завтраком и чашкой горячего кофе, который она ему приготовила, после того как он лениво, никуда не торопясь, посидел в туалете, после того как принял душ и взял чистое выглаженное белье, которое ждало его в ванной, – и, как следует побрызгав в ванной освежителем воздуха, вновь предалась отвращению к себе, на этот раз посылая проклятия в адрес уезжающей машины мужа.

Хотела бы я тоже столько времени торчать в сортире, с горечью подумала она. Попыталась, но ничего не вышло, так что она включила мультик и лежала рядом с сыном, глядя, как два больших жука колотят друг друга по башке молотками и хохочут, как маньяки. Это был слишком уж жестокий мультик, но мальчику нравилось, он хлопал в ладоши и хихикал. Да, она была плохой матерью, просто ужасной. Она почувствовала, что вот-вот снова расплачется, встала и пошла на кухню, чтобы поесть сама, потому что забыла об этом, кормя всех остальных. Она вновь наткнулась на мерзкую кошку, которая – и часа не прошло с тех пор, как она поела, – уже вновь ждала пищи, сидя на коврике напротив раковины, под которой всегда пряталась.

Гниющая картошка в холодильнике отвратительно воняла, воздух был таким сухим, тучи – такими плотными, утро – таким серым. Согнувшись перед холодильником, Ночная Сучка осознала, что в доме нет ни грамма мяса, не считая гнусных банок с едой гнусной кошки, которая вновь начала требовать еды, непрерывно мяукая.

Накладывая очередную порцию в кошачью миску, Ночная Сучка принюхалась, но еда была слишком склизкой и вязкой, слишком безликой, чтобы возбудить ее аппетит. Она с отвращением наблюдала, как кошка с чавканьем глотает это неописуемое месиво. Мультик пищал и пиликал, Ночная Сучка, закипая новой яростью, сидела в кухне и пила холодный кофе, халат болтался на исхудавшем теле.

Она попыталась послушать новости, но они лишь разожгли в ней жажду крови, так что она выключила телевизор, принялась расхаживать возле раковины туда-сюда. Открыла шкаф, ища что-нибудь от головы, и захлопнула дверцу, не найдя ничего, кроме ибупрофена. Взяла нож, повернулась, чтобы взять яблоко, или морковь, или еще что-нибудь, и наступила на глупую кошку, которая, закончив свой второй завтрак, бесшумно бросилась ей под ноги. Ночная Сучка, конечно, споткнулась, растянулась на кухонном полу, задев кошку, отчего та, выпучив зеленые глаза, понеслась в гостиную – огромный шар на длинных, мультяшно-быстрых ножках.

Колено Ночной Сучки пульсировало от боли, как и бедро. Ее глаза раздулись от молчаливой ярости, и она бросилась к кошке, ухватила за задние лапы, протащила по деревянному полу и воткнула нож ей в грудь. Она не думала, что это возможно, но зеленые глаза кошки распахнулись еще шире, и в них не было ни намека на разум, только тупой инстинкт, крошечный инстинкт, позволяющий настолько глупому животному выжить.

Ночная Сучка разрезала кошку пополам, как тугую ткань, и вонзила зубы ей в шею. Она трясла телом кошки туда-сюда, брызгая кровью на белые шкафы и деревянный пол. Ночная Сучка мотала головой, кровь хлестала на ее босые ступни, заливала кухню. Она сжала кошачье тело руками, поднесла к лицу, чтобы с животным любопытством рассмотреть, застыв среди хаоса в странной задумчивости.

* * *

И лишь сейчас, в ее воспоминаниях, события последних недель начали обретать смысл. Потому что, конечно, она знала это с детства, воспитанная в старых германских традициях старыми родителями в старых предгорьях Аппалачей, среди густых темных холмов, вобравших в свои долины тайны десятилетий и веков. Она наблюдала, как руки ее матери, всегда подвижные, сплетают замысловатых ангелов из тонких нитей, работают в саду, где растут травы, связывают эти травы и развешивают сушить на кухонных карнизах, срезают мясо с куриной тушки, ловко проникая между ребрами, подносят грудную кость птицы к окну, потому что мать захотела рассмотреть ее на свету, скользят с ножом туда-сюда над миской клубники, выдвигают ящики холодильника, перекладывают их пластиковыми пакетами, скручивают, стягивают, закрепляют, ищут ежевику в кустах ростом выше самой матери, гладят кудрявые волосы дочери и почесывают ее голову, массируют шею мужа, месят тесто, отмывают в мыльной воде грязные вилки.