Ночная сучка

Ночная Сучка заявилась к Книжным Малышам в своем рваном льняном кафтане, потрепанные края которого опасно расползались, и с немытыми всю неделю волосами, свалявшимися в причудливую сеть узлов и кудряшек. Ее веснушки выгорели на летнем солнце, плечи загорели докрасна оттого, что она бегала с мальчиком по жаре. Никакого педикюра, сухая, растрескавшаяся кожа стоп. Вместо того чтобы как следует привести себя в порядок, она добавила экзотичности: из ее ушей свисали изысканные фиолетовые кристаллы на тонких золотых цепочках, шею она украсила полоской мягкой кожи, руки – множеством золотых браслетов, звенья которых были выполнены в форме листьев, тонкими обручами, бирюзовым бисером. От нее пахло лавандой. Была пятница, и неделя пролетела так легко, так быстро. Сосредоточенный, резкий вальс в одиночестве, думала она.

О боже мой! воскликнула Джен при виде нее, и все остальные Книжные Мамочки повернулись посмотреть. Ты такая бохо! Мне так нравится то, что ты с собой сделала!

Во взглядах остальных не было такого восторга – в некоторых она даже отчетливо видела неодобрение.

Ну, девчонки, продолжала Джен, глядя на Бэбс, Поппи и других недовольных Мамочек. Она прямо как Джошуа-Три[4].

Спасибо за приятные слова, сказала Ночная Сучка, садясь рядом, и отпустила мальчика с лаем носиться по залу.

Что тебя вдохновляет? спросила Джен. Книжные Мамочки продолжили обсуждать дни открытых дверей в детских садах.

Ну, как бы сказать… Ночная Сучка замялась. – Пожалуй, новый творческий проект, который я разрабатываю.

Огооооо! глаза Джен широко распахнулись. Так ты творческая личность?

Была когда-то, ответила Ночная Сучка.

И что за проект? поинтересовалась Джен, только чтобы тут же отвлечься на близняшек и их битву за плюшевую свинью, которую обе хотели, но ни одна не могла получить мирным путем.

Ночная Сучка копалась в сумке, ничего не ища, просто пытаясь занять руки, потому что как она могла ответить на этот вопрос? Что-то связанное с собаками? С магией? Или не совсем магией, но силой? Женской силой, которую наконец признали, ведь разве не за нее гибли на костре все эти ведьмы из колониальной Америки, все народные целительницы и повитухи? Женщина, обладающая слишком большой силой, опасна, и вот в чем состоял ее проект: творческая энергия и опасность.

Закончив свинскую войну, Джен вновь повернулась к Ночной Сучке, уже забыв о своем вопросе.

В глубине души я всегда была хиппи, прошептала она и подмигнула. И да! – воскликнула она. Я так рада, что ты придешь на вечеринку! Я видела, ты подтвердила свое участие.

Да, сказала Ночная Сучка и вновь повторила: Да! не в состоянии выдавить из себя подходящий комментарий наподобие «жду с нетерпением» или «не могу дождаться», потому что это была неправда, и в эти дни она не могла заставить себя произнести такую банальную любезность.

Мы так повеселимся! пообещала Джен, хлопнув в ладоши и радостно пискнув.

Расскажи мне еще раз, велел муж, приехав домой, высоко подбросив мальчика в воздух и сильно этим развеселив, сняв ботинки, распаковав чемодан, выпив пива, прислонившись к кухонной стойке и небрежно поинтересовавшись, где, черт возьми, эта глупая кошка. Он запустил руку в волосы, напряженно и сосредоточенно глядя на жену. Объясни мне! сказал он.

Хорошо, ответила она и выдохнула, глядя на мальчика, который возил по полу мусоровозом, набитым стекляшками. Зайка, велела она, отвези-ка мусор в гостиную, детка.

Тутууууууу, радостно вскричал мальчик и уехал.

Ну, как я уже сказала, начала Ночная Сучка, – утро было суматошное. Я ужасно себя чувствовала. Видимо, гормоны. Она помолчала, нервно рассмеялась. И я резала яблоки для пюре в тяжелую кастрюлю с водой, полную до краев – ты же знаешь, какая она тяжеленная?

Да, ответил он.

И вот я повернулась с кастрюлей в руках и почему-то еще и за нож схватилась, видимо, хотела успеть слишком много всего и сразу, а она крутилась под ногами – ты же знаешь, как она может бесшумно подкрасться, – и я уронила кастрюлю прямо на ее бедную маленькую голову, и нож тоже уронила, и он вонзился прямо в нее.

Ты уронила на нее нож?

Я уронила на нее нож.

Нож?

Он был таким острым. Но она, мне кажется, ничего не почувствовала, – лихорадочно продолжала Ночная Сучка, – потому что кастрюля, скорее всего, ее убила или по меньшей мере вырубила… В общем, она не дышала, вот что я хочу сказать. Я проверила. И я пыталась, ну, все убрать, но, господи, там было такое месиво…

Она очень тихо расплакалась, и это были не лживые слезы. Она в самом деле чувствовала искреннее раскаяние, глухую, злую боль оттого, что случилось, что она совершила.

Какой-то ужас, прошептала она, и чудесный, добрый муж обнял ее.

А что подумал мальчик? спросил он, держа ее в объятиях и грустно улыбаясь.

Спросил, хочу ли я ее съесть, сквозь слезы ответила Ночная Сучка, и оба печально рассмеялись.

О господи, ответил он.

Ему понравилось ее хоронить, добавила она.

Ну, еще бы. И… зато нам больше не придется отмывать ее сраные пушистые штаны.

И слушать вопли.

Бедная киса, сказал муж.

Бедняжка, откликнулась Ночная Сучка. Бедная, бедная…