Ночная сучка

Ну, сначала работала на пиар-агентство, начала Джен и понемногу разговорилась, поведав о Первой Работе, и Волнении, и новой одежде в деловом стиле, в которой она чувствовала себя такой взрослой. Об обедах с коллегами, и острых ощущениях от повышения по службе, и о чувстве, что она – жизненно важная часть системы, и зарплате каждые две недели, которая была, конечно, недостаточной для достойной жизни, но все-таки ничего. Само осознание того, что она зарабатывает деньги, было, по ее словам, таким сексуальным. – Я чувствовала себя как чертов нефтяной магнат, – сказала она. Ночная Сучка по-доброму улыбнулась. Да, она понимала.

Но тут я встретила Алекса, и как-то сами собой получились близняшки – ну разве это не сюрприз! – и, ну, возвращаться на работу было как-то нелепо, и я просто, ну, сдалась, поплыла по течению, ну а кто, в общем-то, хочет работать, да и не то чтобы у меня был выбор… – забормотала она и осеклась.

Конечно, конечно, заверила Ночная Сучка, чувствуя, что Джен закончила говорить и хочет углубиться в себя, даже уже начала, уставившись своим ничего не выражающим материнским взглядом в угол гостиной и рассеянно жуя морковную палочку. Она, да, расстроилась из-за Джен, потому что задала ей вопросы, которых не стоило задавать, и пробудила в ней что-то, чего не следовало пробуждать. Она никогда не пожелала бы другой матери стать Ночной Сучкой, ни в коем случае, потому что, хотя в состоянии дикости было определенное удовольствие – в ощущении своей жизненной силы, энергии и дерзости, – в целом оно было весьма мрачным и будило желания, которые она затолкала в холодный, темный уголок души. Не стоило туда заходить, включать свет и отбрасывать простыни, потому что после этого больше не было спокойного сна. Была лишь буйная, бешеная сука, жаждавшая убивать зубами животных.

Сжевав не меньше десяти морковных палочек одну за другой, Джен удалилась на полчаса под предлогом того, что нужно освежить закуски, и вернулась с новым ярким макияжем, пахнущая тропическими фруктами и сияющая слишком яркой улыбкой.

Время презентации трав! воскликнула она агрессивно. Наполняйте бокалы, леди! Наполняйте и садитесь поудобнее!

Джен заняла место за столом, расположенным напротив высоченного камина из грубых камней – по-настоящему красивый, он поднимался из гостиной и шел до самых фронтонов крыши; это было удивительно, и при взгляде на него Ночной Сучке хотелось впиться зубами в огромную ножку индейки и осушить кубок меда. На столе были искусно расставлены баночки и бутылочки, как и следовало ожидать на подобного рода мероприятиях.

Итак, девчонки, начала Джен, я знаю, многие из вас уже в курсе всего, но я рада представить наши продукты новичкам, а также сообщить о наших осенних новинках! Ну, кто готов зарядиться энергией и стать счастливее? вскричала она, и матери в унисон завопили: «Я!»

Кто сегодня пришел сюда, чтобы начать новую жизнь, которой заслуживает? – продолжала она, и последнее слово прозвучало как не подлежащий обжалованию приговор или угроза.

Жизнь, которой я заслуживаю? – подумала Ночная Сучка. Что это? Особое проклятие?

Я! последовал гармоничный ответ.

О господи, подумала Ночная Сучка. Срань господня.

И, несмотря на все усилия, к ней вновь вернулись прежние мысли, ощущение падения вниз, вниз, вниз, на дно, где она будет угрюмо барахтаться. Поскольку поддерживать критическую позицию по отношению к миру в целом означало не быть дурой, не давать себя обмануть, не принимать общепринятых представлений просто потому, что так заведено, так весело, так правильно. Нет. Быть Ночной Сучкой означало всегда быть начеку, сомневаться и противостоять, критиковать и подвергать сомнению ее мужа, ее материнство, ее карьеру, этих женщин, капитализм, карьеризм, политику и религию, вообще все – и уж тем более бизнес по производству трав. Но – и она не могла поверить, что действительно это чувствовала, – она нуждалась в нем, нуждалась в других женщинах, других матерях, и даже если они не вполне ей подходили, начать можно было и с этого. Леденящий ужас убийства кошки вызвал в ней отчаянную потребность обрести равновесие, вернуться к своему «я», хотя бы к видоизмененному «я», которое управляло бы ее мыслями и желаниями, но обладало бы собственной силой.

Она обвела глазами хорошо освещенную комнату, канделябры в средневековом стиле, королевских размеров стол, пушку, неизвестно зачем установленную у окна, тридцать с чем-то лиц, излучающих надежду, желание работать в команде и уверенность в победе.

Джен, с выражением отчаянной позитивности на лице, говорила и говорила о наилучших продуктах, потом коснулась одной бутылочки, другой.

Успокойтесь, сказала она. Почувствуйте себя живыми, велела она.

Одну белую бутылочку она передала вправо, другую влево, и женщины легко подчинялись ей, поднося лекарство к губам, глотая, их глаза расширялись или закрывались в зависимости от смеси.