Ночная война

Снова цирк на конной тяге: острые края рвали одежду, царапали руки. Василий пропадал, два как в болоте, сделав обречённое лицо, кряхтел там внизу, извивался, застрял автомат – его пропихнули в дыру вслед за бойцом. Герасимов прыгал от нетерпения, а когда дыра освободилась полез в неё головой вперёд, предварительно выбросив оружие: он вкручивался в отверстие как штопор, его пример стал заразительным. Третьим полез Уфимцев, потом Курганов.

– Товарищ лейтенант, давайте, ныряйте! – шипел Шуйский.

– После тебя, Гена! Давай дуй!

Эти манёвры похоже остались незамеченными, но это до поры до времени – любое счастье быстротечно. Он пропустил Шуйского – худой, а ведь, застрял, пришлось утрамбовывать ногами – не до галантности. У самого получилось вполне проворно, если не замечать впившейся в ладонь занозы, позвоночник работал на кручение, он выпал во влажную землю, пространство было узким. От немецких солдат разведчиков закрывали заросли лопухов, облепившее барак, противник изредка постреливал, но уже без азарта. Солдаты перебрасывались короткими репликами, кто-то засмеялся, видимо, гибель товарищей их мало впечатлила. Шубин полз энергично, работая локтями. Кошкин наверху прекратил стрельбу, Глеб обернулся: боец, кряхтя вытряхивался из дыры, крутил головой как сова, отыскивая нужное направление, обнаружил пятки командира, включил все конечности. Человеческие ручеёк перетёк под соседнее здание, оно стояло почти вплотную – бурьян между стенами ещё не растерял былого величия.

Немцы доставили на позицию пулемёт и это было что-то: град свинца прошёлся по бараку, в котором остался только мёртвый Боровой; трещал и ломался брус, вылетали остатки оконных рам; пули дырявили матрасы, вырывали из обшивки листы фанеры. Это продолжалось секунд двадцать под одобрительные выкрики солдат, потом очередная порция храбрецов пошла на приступ. В это же время, из под соседнего здания, стали выкатываться люди, они пригнувшись побежали к кустам, ветки хлестали по лицам. Потом была ограда пионерского лагеря – её сломали ногами, вырвались на простор, словно волчья стая за флажки. Немцы обнаружили пропажу, стали возмущённо перекликаться. «Я их вижу!», – кричал военнослужащий, которому Глеб с великим удовольствием выдавил бы глаза.

До леса было метров сорок, не слишком угорелые, а в спину уже стреляли: захлёбывался пулемёт, который немцы оперативно принесли на новую позицию, впрочем последний заткнулся – пулемётчик менял ленту, передышка погнала дальше. Кучка разведчиков без дополнительных потерь влетела в лес, люди рассыпались и, когда со стороны лагеря побежала толпа в серых шинелях, встретили её хаотичным, но плотным огнем: противник откатился, потеряв несколько человек. «Вперёд!», – хрипел Шубин и остатки взвода побежали в лес. Возможно было преследование, но старались не докучать – несколько выстрелов вдогонку – фактически тишина. Валежник выстреливал из под ног, дебри уплотнялись и Шубин не мог взять в толк – хорошо это или плохо. Чем могли ответить немцы? – только пойти в обход.

Заросли оборвались, теперь мох скрипел под ногами, а вокруг вздымался какой-то чёрный сосняк с тонким слоем подлеска. Справа, метрах в семидесяти, обозначилась просёлочная дорога, она петляла параллельно маршруту. Новая опасность свалилась как снег на голову: за спиной раздался мотоциклетный треск, он нарастал; кричали люди, очевидно, пилот чересчур увлёкся лихачеством, он уже догонял, мелькал за деревьями; пулемётчик в люльке припал к МG, раньше времени не стрелял. Пока это был всего лишь один мотоцикл – первая ласточка. Если они обгонят, перекроют дорогу, тогда точно не поздоровится.

– Товарищ лейтенант, ложитесь, пока не заметили! – прокричал Герасимов. – Я их задержу. Незачем всем толпится…