Ночное кино

– Меня Аллан уверял, что Александра вовсе не была пациенткой, – в некоторой растерянности ответила Оливия. – Но я, конечно, еще спрошу. Мы до конца марта пробудем в Санкт-Морице. – Она сунула ноги в туфли. – У вас есть телефон – это номер моей секретарши. Если я смогу быть хоть чем-то полезна, позвоните ей. Она мне передаст.

– Я очень признателен.

Оливия поднялась с дивана – пекинесы плюхнулись ей под ноги на ковер – и поправила шарф на парализованной руке. Мы с Норой тоже встали, и Оливия с обезоруживающей улыбкой, блестя глазами, сжала мою руку.

– Это было чистое удовольствие, мистер Макгрэт.

– Благодарить следует мне.

Мы все шагнули к двери.

– Еще кое-что, – сказал я.

Она остановилась:

– Слушаю вас.

– Как бы мне поговорить с вашей сестрой?

– Она вам ничем не поможет, – рассердилась Оливия. – Она и себе-то помочь не в состоянии.

– Она была замужем за Кордовой.

– И с первого до последнего дня просидела на барбитуратах. Вряд ли запомнила хоть что-то – ну, может, пару перетрахов.

Вот оно: под безупречной элегантностью мелькнула дочь полка.

– И все-таки беседа с ней была бы бесценна. Что она видела, что он за человек, как жил. Она же инсайдер.

Оливия, непривычная к возражениям, надменно воззрилась на меня в упор. Может, злилась, что даже спустя все эти годы при ней по-прежнему всплывает имя Марлоу.

– Даже если я дам адрес, она с вами говорить не захочет. Она ни с кем не видится, кроме горничной и дилера.

– Откуда вы знаете?

Оливия глубоко вздохнула:

– Ее горничная еженедельно приносит мне счета и докладывает о состоянии ее здоровья. Моя сестра не знает, что осталась без гроша, а за ее уход и наркотики уже двадцать лет плачу я. И если вас интересует, отчего я не устроила ее в «Бетти Форд», «Обещания»[80] или тот же «Брайарвуд» – уверяю вас, я устраивала. Одиннадцать раз. Без толку. Есть люди, которые попросту не желают трезветь. Реальность им не нужна. Жизнь подставила подножку – им удобнее так и валяться носом в грязи.

– Ну хорошо, – сказал я. – Но если это правда…

– Еще какая! – огрызнулась она.

– …тогда Марлоу тем более бесценный источник. Даже самый ненадежный свидетель в душе таит истину.

Оливия с вызовом смерила меня взглядом, опять вздохнула:

– «Кампаниле». Бикмен-плейс. Квартира одиннадцать ноль два. – И она стремительно поплыла к двери, а ее мохнатая свита, вывалив языки, судорожно засеменила следом. – Поговорите с консьержем Гарольдом, – бросила Оливия через плечо. – Я попозже ему позвоню. Он все устроит.

– Спасибо вам огромное.

– Когда увидитесь с ней, меня не упоминайте. Ради вашего же благополучия.

Честное слово, губы ее искривила мимолетная самодовольная усмешка.

– Даю слово.

Она проводила нас по галерее к вестибюлю, где уже поджидал старый гардеробный хрыч. Он совсем закаменел, словно час с лишним так там и простоял.

– Спасибо вам, – сказал я Оливии. – За все. Ваша помощь неоценима.

– Надеюсь, вы сможете что-то сделать. Отомстить за эту девочку. Она была уникальная.

Я шагнул в лифт следом за Норой, но придержал двери:

– Еще один вопрос, если можно, миссис Дюпон.

Она склонила голову – искусное движение на полпути между любопытством и высокомерием.

– Как вы познакомились с мистером Дюпоном? Я давно хотел узнать.

Она смотрела не мигая – вот-вот ледяным тоном объявит, что это не моего ума дела. Но нет – удивив меня, она улыбнулась:

– В Лос-Анджелесе, в больнице «Сидарс-Синай». Вместе зашли в лифт. Ехали на восьмой этаж к Марлоу. Лифт застрял. Какая-то пробка перегорела. Через час, когда лифт отстрял, Майк уже не хотел подниматься к Марлоу на восьмой этаж.

В глазах ее полыхало торжество.

– Он хотел спуститься в вестибюль со мной.

Слегка улыбаясь, Оливия невозмутимо развернулась и в сопровождении троицы пекинесов исчезла в сумеречном коридоре.

73

Когда мы выступили под бледно-серый навес на Парк-авеню, обнаружилось, что на улице льет. Из квартиры Оливии я и не заметил – видимо, заслушался. Или же элегантность ее жилища попросту вычеркивала дурную погоду, как неловкий публичный проступок.

Консьерж вручил мне гольфистский зонтик, сам открыл другой и побежал ловить такси.

– Я думал, она совсем не такая, – сказал я Норе. – А она была честна и довольно убедительна.

Нора потрясла головой и выдохнула:

– А я только и думала, что про Ларри.

– Татуировщика?

Она рьяно закивала:

– Помнишь, что с ним сталось?

– Умер.

– От аневризмы головного мозга. Понимаешь? Это тенденция. У Оливии аневризма, у Ларри аневризма. И у обоих после встречи с Сандрой.

– Ну и что ты хочешь сказать? Александра – Ангел Смерти?

Я имел в виду съязвить, но, еще не договорив, припомнил случай в «Шести серебряных озерах»: Хоппер рассказывал, как в спальнике вожатого нашли гремучую змею и все сочли, что ее подсунула Александра. Плюс ее явление у водохранилища.

– Оливия ездила в «Гребень», и Пег Мартин ездила в «Гребень», – сказал я. – Но насколько разные впечатления. У одной смертный ужас. У другой – сказочная детская греза.

– Интересно, кто врал.