– В ближайшие дни холод обещают, одевайтесь потеплее.
– Лишний ключ дадите? – спросил я.
– А, точно. Какой номер?
– Девятнадцатый.
Она отцепила кольцо с ключом, протянула мне.
– Карты нужны? Рассказать, показать?
– Нет, спасибо, – ответил я и подхватил с пола магазинный пакет.
– В ресторане ужин до одиннадцати. Все домашнее. И яблочный пирог – закачаетесь. Очень рекомендую.
– Спасибо, учтем.
Стеклянная дверь звякнула колокольчиком у меня за спиной, и я обернулся. Все хозяйкино дружелюбие как рукой сняло: она внимательно разглядывала меня поверх бифокальных очков.
Я помахал и зашагал по крытой веранде.
Накануне, глянув все придорожные мотели вдоль Нью-Йоркской дороги номер 3 в Адирондаке между Файн и водопадом Муди, я выбрал «Мотель и ресторан „Вид на закат“» за его анонимность. В Чайлдуолде, в сорока милях к северу от Каргаторп-Фоллз, он куксился прямо у обочины: двадцать унылых номеров, каждому выделено одно жалкое заляпанное окошко и одна коричневая дверь. При мотеле имелась популярная среди населения едальня, а на автостоянке теснились машины, которые, по номерам судя, съехались отовсюду, от Мичигана до Вермонта. Через дорогу располагался людный автотуристический лагерь «Зеленые луга» («ГОСТЕПРИИМСТВО СЕВЕРНЫХ ЛЕСОВ», – гласила деревянная вывеска), и, по моим догадкам, через «Вид на закат» проезжало столько народу, что в отдельных гостей владельцы не станут особо вглядываться.
Тут я
На ходу я взглядом скользил по стоянке. После обеда она опустела, машин раз-два и обчелся – ничего подозрительного, никто за мной не наблюдает. Какой-то лысый вылез из белого седана, потянулся, зевнул и направился в администрацию мотеля.
Я остановился у номера 19 – предпоследнего – и один раз стукнул в дверь.
Хоппер открыл. Я просочился внутрь.
– Как успехи? – Он повернул ключ в замке.
– Нормально. Пришлось мотануть аж в Таппер-Лейк. – Я протянул ему пакет, и Хоппер выудил новый аккумулятор для фотоаппарата: утром выяснилось, что Хопперов не заряжается, и я поехал за новым. – У нее только один лишний ключ. Кому?
– Норе отдай.
Нора сидела в углу на двуспальной кровати и грызла протеиновый батончик. Взяла ключ, бледно улыбнулась, и ее глаза задержались на моем лице.
Я понимал, о чем она думает, – мы все трое об этом думали. Что, если план, который мы методично составляли последние двенадцать дней, – все-таки ошибка?
Мы взвесили все возможности. Других не обнаружилось. Если я позвоню Шерон Фальконе и расскажу о преступлениях оккультного толка, творящихся, как я подозреваю, в «Гребне», она скажет мне то, что я знаю и без нее. Для получения ордера полиции нужны улики, а улик у меня нет.
Зато у меня есть представление о том, как тайно проникнуть в «Гребень». Паук говорил, что для горожан прорезал в ограде дыру над узкой речкой. Марлоу упоминала, что речка вытекает из Лоуза.
Изучив подробные карты местности, я никаких таких речек не нашел. Затем, однако, мы откопали геологическую карту Адирондака аж 1953 года и вычислили, где эта речка может быть: безымянный хлипкий ручеек, что петлял вдоль северного берега Лоуза и сквозь густой лес вел к поместью.
Если удастся отыскать этот ручей и незаметно пробраться за ограду после темноты, мы раз и навсегда выясним, что там происходит, – есть ли улики не только оккультных практик, но и взаправдашних убийств детей, на которые намекал Паук. Постараемся собрать доказательства, до зари выйдем так же, как вошли, а потом все передадим в полицию.
Риск вслепую – и хуже того: незаконно, аморально, нарушает границы даже либеральнейшей этики журналистских расследований, совершенно возмутительно. Вполне вероятно, в итоге кто-то из нас угодит за решетку – или покалечится. Лично мне, вероятно, светили новые бездны профессионального позора. Я прямо видел заголовки: «Показалось мало: падшего журналиста задержали при попытке проникновения в поместье Кордовы. Судья назначил всестороннюю психиатрическую экспертизу».
Я так и объяснил Норе с Хоппером, подчеркнул, что это мое решение, решение личное, а не профессиональное, и им лучше бы отсидеться в тылу. Но Хоппер тоже выступил категорично. Сказал угрюмо: «Я в деле», будто давным-давно это понял. Нора тоже откликнулась с жаром.
– Я еду, – объявила она.
На том и порешили.
Однако за последнюю неделю, пока мы зубрили план, собирали припасы и по заросшим дорогам семь часов катили в Адирондак под унылым серым небом, реальность предстоящего росла экспоненциально. Мы взялись карабкаться на гору, но она под нами внезапно разбухла хаосом небоскребного горного хребта, стряхивала нас, а снежная шапка вершины терялась в облаках.
Каждое Норино певучее слово – «А можно мы заедем на заправку? Я хочу гренок с кленовым сиропом» – звучало обреченно, и я снова и снова жалел, что разрешил ей поехать.