Может быть, смысл кроется в самом слове?
— Ря-хо-во! — раздельно повторяет он вслух, и ему представляется что-то бесформенное, коричневое, теплое и мохнатое.
«Это — Ряхово!» — успевает подумать он и засыпает…
Спустившийся в блиндаж старшина Миусов впервые за последние три дня видит командира роты спящим. Трофимов спит, положив голову на раскрытый планшет. Миусов некоторое время раздумывает, потом бесшумно уходит, спускается в соседний блиндаж, где сидят писарь и телефонист, и предупреждает:
— Без звонка из штаба старшего лейтенанта не беспокойте.
Давно не выдавалось такого тихого и мирного вечера. Замолк птичий щебет, все заснуло и успокоилось. Ползет по лесу мирный и теплый запах грибов и хвои, смотрятся в сумеречные болотца спокойные ветлы, не видно и не слышно человека.
Не стреляют немцы, не стреляем и мы. И чем тише становится вокруг, тем тревожней на сердце. Разговоры идут вполголоса. На что компанейский человек Коптев, и тот, когда его попросили прочитать «серенаду», рассердился:
— Ну вас!..
— Самое время посмеяться — тихо ведь.
— То-то и есть, что тихо…
Оглянулся новичок и осекся. Такие все вокруг серьезные и торжественные.
Евстигнеев нашел Засухина под кустом. Разведчик что-то писал, и поэтому Евстигнеев сразу к нему не подошел, а подождал, пока Засухин спрятал листок в бумажник.
— Можно рядком сесть, старший сержант?
То ли усами Засухин шевельнул, то ли бровью, но показалось Евстигнееву, что он согласился. Взял и присел рядышком.
— Не обидел я давеча вас своей шуткой? — заговорил он. — Я потому спрашиваю, что ребята вас побаиваются, а вы их разговором не балуете. Я все вижу… Друга мне такого, как вы, хорошо бы. Мы на пару бы что сделали!
Засухин молча глядел в серые, на этот раз очень серьезные глаза Евстигнеева.
— А что ты можешь сделать? — задумчиво спросил он.
— Мечту жизни построить. У меня, видишь, старший сержант, твердости большой нет, а смелости много.
— В чем мечта твоя?
— Коли понять можешь, скажу… Когда война началась, я в тюрьме сидел. Что хулиган я — это верно, потому что и охальничал и пил. Мог без вина обойтись, а так, из озорства: вот, мол, какой отчаянный. И раньше не таился, и сейчас не таюсь… Ничуть тюрьма меня не испугала. Сижу и думаю: «Выйду, еще удалей стану». А оказалось, что удаль вовсе не в том… Ты мне, старший сержант, сперва на один вопрос ответь: человек сам по себе?.. Или как?
— Сам по себе человек быть не может, — спокойно ответил Засухин.
— Вот!.. Ты это знаешь, а я раньше думал, что проживу. В том, может, и вся моя ошибка. Оказалось, что человек, какой он ни на есть, от родной земли отказаться не может… Накрепко к ней привязан. Сросся.
— Ну, и что же? — помолчав, спросил старший сержант.
— Теперь поправлять надо, что напортил по глупости.
Засухин обдумал.
— На войне тебе легко поправлять, а потом, на гражданке, куда удаль денешь?
— Решил уже. Вот заключится мир, возьму и завербуюсь в самую дальнюю Сибирь золото искать. Я молодой еще — мне об этом думать можно. Мое счастье в том будет, чтобы главные люди про меня сказали: «Был, мол, Евстигнеев на фронте первый воин — Родины защитник, а с войны вернулся — первым добытчиком стал…» Вот я как обдумал… Хочешь, вместе пойдем?
— Скорый ты больно, — снова задумчиво проговорил Засухин.
Может быть, и дольше продолжалась бы беседа, если бы не нарушил ее маленький рыжеватый солдат. Подбежав к блиндажу, он споткнулся о корень и упал.
— Что случилось, сухари с кашей подрались? — съязвил Евстигнеев.
— До нашего командира полковник пришел…
— Один?
— Один.
— Ну и врешь! Полковник один не пойдет… Какой он из себя?
— Молодой такой, а форма высшая командная, пуговицы золотые и погоны ясные.
— Дурья голова, ясные погоны — значит, повседневные. А на погонах что?
— Этого не рассмотрел, только видал, что ясные.
Из хода сообщения показался сержант Канев.
— Говорят, товарищ сержант, начальство приехало?
— Не видел. А что у нашего старшего лейтенанта лейтенант Бовыко сидит — это верно.
— В кителе и в повседневных погонах?
— Как водится.
— Эх ты, рыжая голова, переполоха наделал, лейтенанта Бовыко в полковники произвел!
К приходу лейтенанта Бовыко Трофимов успел проснуться! Пытаясь восстановить в памяти все предшествовавшее неожиданному сну, он никак не мог вспомнить, о чем он думал, засыпая, а вспомнить это ему казалось очень важным и нужным. Появление молодого офицера отвлекло его от бесплодных попыток.
Парадный вид Бовыко вызвал у Трофимова недоумение: «Зачем он вырядился в китель и, главное, нацепил эти погоны? Ведь знает же, что на фронте их носить не следует?..»
По это чувство ворчливого недовольства сразу же улетучилось, когда лейтенант Бовыко улыбнулся и заговорил. Уж очень молодо выглядел он. Перед юностью лейтенанта обвинение в фатовстве или глупости отпадало.
— Товарищ старший лейтенант, по поручению командира полка явился для передачи приказания и…
Стоя перед гостем, Трофимов размышлял: «Мальчик, совсем еще мальчик, и еще, кажется, славный мальчик».