Ночной фотограф

Головная боль, сушняк, музыка, запах жареной картошки, смех и голоса – всё это разбудило меня одновременно. Я снова попал в этот жестокий мир, не дающий поблажки тем, кто перебрал намедни. Сразу нахлынула тошнота, во рту привкус умершего три дня назад хомячка, тело отказывается подчиняться. Надо мной в вате облаков летает нарисованный ангелочек с луком и пиписькой. Рядом со мной безобразно голая женщина, бесцеремонно вырванная из «Хастлера» и распятая на стене. Беспомощно закрываю глаза, чтобы снова вернуться в мир грёз, но меня обратно не принимают, и выталкивают всеми силами в жуткую реальность.

– Мы как компостная яма. – Узнаю голос Кирилла, но где я нахожусь – для меня загадка. Судя по мягкой постели я в безопасности. Надеюсь. Кирилл скорее всего на кухне, так как слышен звон посуды.

– Мы собираем дерьмо со всего мира и представляем его конфеткой, – продолжает Кирилл, – празднуем дни рождения в МакДональдсе, закусываем «Метаксу» солёными огурцами, каждый бомж одет в Дольче и Габана, Гуччи и Шанель, сшитые вьетнамцами в наших общежитиях. Мы слушаем блатняк в крутых спортивных тачках, поём рэп на русском языке, бутерброды называем гамбургерами и Новый Год отмечаем с Сантой, забыв про нашего родного Деда Мороза. Мы вознесём до небес любое говно и обесценим мировой кул. Тошнит уже от всего, я целыми днями варюсь в этой провинциальной помойке… Наливай, зальём горе.

От упоминания о выпивке меня мутит, желудок сжимает холодный кулак, пытаясь выжать из него последние соки. Пытаюсь встать. Глаза постепенно наводят резкость, вижу свою одежду, разбросанную на полу. Сосредоточенно и упорно одеваюсь и иду на голоса и запах еды.

– Где я? Кто эти люди? Где мои вещи? – вопрошает вместо меня Кирилл. – Живой, бедолага?

На кухне кроме Кирилла ещё двое – девица, которую я отправил в нокдаун, и незнакомый тип в строгом костюме, при галстуке и даже с платочком в нагрудном кармане.

Девица помешивает в сковороде картошку. Тип держит рюмку, приготовившись пить. Оба встречают моё появление секундным замиранием и любопытными взглядами.

– Похмелиться? – спрашивает Кирилл и плещет в рюмку водку.

От одной только мысли о спиртном желудок бунтует и я, не успев извиниться, скрываюсь в сортире. Наверное, только наш менталитет мог догадаться строить туалет рядом с кухней. Чтоб недалеко бегать и не надолго прерывать процесс. Блевать нечем, обходится спазмами и каплей желудочного сока. Перебираюсь в ванную, выдавливаю на палец зубную пасту, долго пытаюсь удалить следы хомячка.

Плохо. Пить плохо. Но, как не странно, забылось всё, что меня тревожило. Пусть на короткое время, но я избавился от проблем.

Возвращаюсь на кухню умытым, причёсанным и пахнущим каким-то одеколоном, найденным на полке. Сразу предупреждаю, что тот кто предложит мне выпить, будет предан анафеме и немедленно казнён.

– Станислав, – крепко жмёт мне руку тип, – Славик. Оклемались?

– Простите, мы нигде не пересекались? Лицо знакомое. – Я где-то видел этого Славика. Лицо знакомое, но не более. Не могу вспомнить, пропил вчера последнюю память.

– Пересекались. Вчера, вернее, сегодня…

– Он тебя спас от линчевания, – вставляет Кирилл, – если бы не Славик, тебя бы затоптали и сдали твой трупик ментам.

– Спасибо, – киваю типу. – А чем закончилось? Ничего не помню. Абсолютно. Я, если честно, не помню даже с чего началось.

– Вот начало, знакомься – Карина, – говорит Кирилл.

Не знаю, куда прятаться от стыда. Как я мог звездануть по такой милой мордашке?

– Я это…простите. Я Вас не сильно? Сам не знаю, что на меня нашло.

В памяти всплыло лицо «пингвина».

– Я Вас приревновал…

– Забыли, – голос у Карины с хрипотцой, – мальчики, давайте тарелки. Картошка готова.

– Я не буду. Вчера накушался, – говорю я. – Кстати, а где я? Кто хозяин квартиры?

Все смеются.

– Я хозяин, – отвечает Кирилл, – ты же у меня после ремонта не был?

– А зачем тебе на потолке мальчики с пиписьками?

– Дурак. Это херувимчики. Ты вообще спал в комнате для интимных утех.

– Понял. Мальчиков утешаешь?

– Будешь бутерброд? Хлеб, намазанный маргарином, политый подсолнечным маслом, с кусочками жареного сала. Можно сгущёнкой сверху…

– Сволочь, – желудок от такой перспективы снова заходится в истерике и я укрываюсь в туалетной комнате, пытаясь избавить себя от всяких воспоминаний о вчерашнем дне. Пить – плохо.

– Пока вы завтракаете, я покину вас, – говорю, – я, наверное, никогда больше не буду завтракать. Где телевизор?

– Первая комната слева по коридору, – Кирилл уже с налитой рюмкой, – иди уже, не порть нам настроения своим видом.

Пока компания шумно завтракает, я клацаю пультом от огромной плазмы на полстены. Что-то последнее время меня я равнодушен к телевидению. Телевидение опускает планку всё ниже и ниже, подстраиваясь к среднестатистическому туповатому обывателю, бессмысленно сидящему на диване с бутылкой пива, заворожённо наблюдая за мельканием картинок на экране. Листаю один из глянцевых журналов, небрежно разбросанных на столе, но, не найдя в них обнажённой натуры и рекламы нижнего белья, теряю к нему интерес.

Кирилл на кухне поднимает тост за знакомство. Когда они уже наедятся?

Звоню Светлане – номер не отвечает. Что произошло с моей жизнью? Покинут, никому не нужен, одинок, избит, напуган, чертовски устал. Всех событий, что произошли за это короткое время, мне хватило бы на долгие годы, чтобы разнообразить своё существование. Интересно, что там с дачей Бормана? Неужели ещё не нашли? Я даже не знаю, что говорить следователю. А то, что узнают обо мне, нет никаких сомнений, столько людей знало, что он меня ищет. Выйдут на меня, как пить дать. И что я им скажу? Что пока я спал, они все умерли? Кто мне поверит? Ещё и Светлана сгинула.

– Не заснул? – я вздрагиваю от неожиданности. Кирилл заглядывает в комнату. – Пошли, гостей проведёшь.

– Что, уже уходят? А как они тут…?

– Потом расскажу, – шепчет Кирилл, – давай, выходи.

Девушка в прихожей натягивает сапог, ловко балансируя на одной ноге. Славик в длинном пальто протягивает мне руку.

– Так и не пообщались. Ну, ничего, надеюсь встретимся.

– Надеюсь, – говорю, но особого желания встречаться нет. Есть что-то неприятное в его взгляде, пугающее и завораживающее, как у удава. Он смотрит в упор, не моргая и сжимает мою кисть так, что у меня хрустят костяшки.

– Вы меня извините, – обращаюсь к Карине, – я не могу объяснить свой поступок. Себе могу, а Вам нет. Не поймёте.

– Пойму, я и не такое видела. Пьяные мужчины – самые омерзительные и непредсказуемые существа на свете. Я Вас прощаю. Сегодня Вы очаровательный и милый. И такой беззащитный. Телефончик оставить?

Она выуживает из сумочки розовую визитку с сердечком, именем Карина и телефоном. Имя начертано витиеватыми каракулями с завитками и петельками.

– Не обещаю, что позвоню.

– Это не страшно. У меня этих визиток – ящик дома стоит.

Несмотря на хрипотцу в голосе, она довольно симпатична. Может и позвоню когда-нибудь – думаю я и прячу визитку.

– Не деритесь с девушками, они этого не любят.

Наконец, они уходят.

– Кирилл, что это за компания, что они здесь делают?

– Лучше не спрашивай. Ну ты вчера дал.

– Ты ничего не понимаешь.

– Ну, почему, понимаю, от водки крышу снесло. С непривычки.

– А кто это тип?

Кирилл удивлённо пялится на меня.

– Ты совсем ничего не помнишь? Понятно. Помнишь, как ты эту девицу уложил с правой?

– Это помню.

– А что дальше?

– Меня били? – срашиваю с надеждой.

– Не успели. Ты сам вырубился. Толпа кинулась, но было поздно – ты уже мирно спал. Вышибала тебя хотел попинать перед тем, как вышвырнуть в сугроб, а тут как раз этот Славик. Дай бог ему здоровья. Сразу всё порешал, денег дал кому надо, чтоб ментов не вызывали. Барышня в ауте, ты тоже. Мы со Славиком погрузили вас ко мне в машину и приехали домой. Славик сзади ехал. Вот здесь и оказались. Еле вас в лифт погрузили. Карина оклемалась, а ты так до утра и отдыхал. Я с тобой больше не пью. Тётку из машины выбросил.

– Да, – вспоминаю события ночи, – было дело. Виноват.

– Идиот ты. Кофе будешь?

– Попробую, может отпустит.

– Как твоя работа с Воксом? Так и не рассказал, – спрашивает Кирилл, колдуя с туркой. По кухне расплывается аромат свежезаваренного кофе. Настоящего кофе, а не того, что в магазинах продают.

– Где ты берёшь кофе?

– Друг присылает из Колумбии. Рассказывай, не отвлекайся.

– Долго рассказывать, лучше скажи, откуда ты знаешь Михаила из Вокса?

– Познакомились на какой-то презентации, не помню уже.

– Ты хорошо его знаешь?

– Имя вроде знаю, больше ничего не знаю. Он интересовался фотографами местными, вот я тебя и посоветовал. Что-то не так?

– Всё так, только после этой работы у меня вся жизнь под откос пошла. Я думал, ты с Мишей этим давно знаком.

– Откуда? Я его только раз видел и всё. А что он тебе дался? Работу сделал, деньги получил.

– Помнишь, как Штирлиц из спичек ёжиков складывал? Вот и я пытаюсь понять, какой ёж меня втянул в эту историю. А началось всё с него. С Михаила треклятого. Не может жизнь простого фотографа превратиться в дешёвый многосерийный экшн. Чую, что кто-то пишет сценарий. И до конца ещё далеко. И концовка будет трагическая. Например, герой погибает, спасая любимую. Или погибает в схватке с мировым злом. Но гибнет однозначно, для эффекта, чтоб зритель проникся.

– Что за бред? – Михаил открывает холодильник и достаёт пиво, баночное, в изморози. – Будешь? Тебя сразу попустит.

– А, давай, всё равно сорвался уже.

Пиво холодной волной омывает мой мозг, снимая тяжесть и головную боль. Желудок успокаивается и мир становится снова красочным и дружелюбным.

Я опять звоню Светлане – абонент недоступен. Набираю Ленке. Трубку снимает Игорь.

– Как вы там? – спрашиваю.

– Хреново, Ленка всё рвётся в ментовку сдаваться.

– Где она? Скажи, что не нужно. Ментовка только усугубит. Думаю, их ещё не нашли, тогда и придёт время. Вам бы уехать из города. Вы хотели в Испанию ехать…

– Да никто уже никуда не едет.

– Зря. Ладно, я заеду ещё сегодня. Береги Ленку, у меня кроме неё никого нет.

Поговорив с Игорем и распрощавшись с Кириллом, я еду домой. Хочу горячую ванну, телевизор и спать.

Такси везёт меня по заснеженному городу. Я смотрю на знакомые улицы, словно не был здесь много лет. Вечная суета и ночной образ жизни пожирают детали, узоры и мелочи. Окружающий мир становится схематичным, как карандашный набросок. Ты знаешь, что здесь стоит дом, и не остановишься, чтобы рассмотреть лепку над окнами, фризы, консоли, фикус в окне, кота, сидящего в открытой форточке. Знаешь, что здесь стоит клён, и резные листья, переплетения веток, солнце, играющее в кроне сольются в зелёное пятно, в небрежный мазок на холсте улицы. Люди становятся статистами без лиц и судеб.

А сейчас я наслаждаюсь красотой моего города, каким бы загаженным и не ухоженным он не был, схватываю нюансы, краски и штрихи. Меня так проняло, что я выхожу из такси за несколько кварталов до дома и решаю прогуляться. Город усиленно готовится к Новому Году. Деревья обматывают гирляндами, через каждые сто метров ёлочные площадки, столбы обклеены рекламой детских представлений. Мне улыбаются две девушки в ярких шапочках, школьники, побросав портфели, играют в снежки, мамаша с карапузом пытаются слепить снежную бабу. Всё мелькает в глазах чёткими снимками. Зачем я фотографирую грязь и помои? Вот она – настоящая реальность во всей красе. Даже бомжи, роющиеся в урнах, выглядят не так обречённо.

А то, что фотографирую я – страшный сон, интересный разве что маньякам и психиатрам. Может, хорошо, что у меня всё это украли, весь негатив, скопившийся в закромах. Возможно, накопившись до критической массы он и повлиял на мою жизнь, втянув меня в сюрреализм происходящих со мной событий.

До дома остаётся каких-то сто метров. Что-то начинает тревожить меня. Я не пойму, что, но замедляю шаг и, наконец, останавливаюсь. Нехорошее предчувствие комком оседает в желудке, потеют ладони.

Не будем рисковать. Закуриваю, стою недолго, затем разворачиваюсь и иду обратно. Не знаю, почему я так поступил, возможно увидел что-то, что подсознательно забило тревогу в моей голове, возможно – первые симптомы паранойи. Но то, что я поступаю правильно, у меня нет никаких сомнений. От греха подальше. По идее, меня могут искать люди Бормана – старшего, милиция, вампиры, убийцы вампиров, инопланетяне, карлики-людоеды, масоны, инквизиция. С моим нынешним счастьем, я мог перейти дорогу кому угодно, даже не подозревая об этом.

Звоню Звягинцеву, нужно пощупать ситуацию, хотя если бы стало известно о бойне на даче, он бы меня уже известил.

– Привет, – говорю ему, – ты на работе?

– Где же ещё? Слушай, я сейчас занят, – голос у Звягинцева недовольный и резкий, он явно хочет от меня отделаться, – давай в пять часов на Иване. Пока.

Стою в недоумении. О каком Иване он говорит? Смотрю на часы – десять минут третьего. Времени – вагон. Идти домой страшно. Возможно, там кто-то громит новый компьютер и ворует коллекцию спичечных этикеток, чтобы совсем доконать меня. А может, какой-то придурок сидит в кресле, наставив на дверь дуло пистолета, чтоб грохнуть меня, как только я открою дверь.

Захожу в полупустое кафе? Сначала заказываю кофе, но потом вспоминаю, что я теперь человек пьющий, беру сто пятьдесят водки, пару бутербродов и сок. Иван. Кто такой Иван? О каком Иване говорил майор? Понимаю, что это было что-то вроде пароля. То, что должны знать мы оба и не знать остальные. Но у меня нет знакомых Иванов. Перезванивать бесполезно, если уж он шифруется, то ничего другого я не услышу.

Выпив, чувствую себя лучше и тянет на подвиги. Знакомо такое состояние со времён пьяной молодости, когда руки чешутся, и море по колено. Только остатки логики не допускают того, чтобы я ехал домой. А жаль, я бы им показал, как чужое имущество портить. Затем нахлынула жалость к себе. Добавляю ещё сто и уже хочется рыдать над тем, во что превратилась моя жизнь. Полная пустота и безысходность. Прошлое стёрто, чьи-то пальцы лапают любимые лица на похищенных фотографиях.

На хрен Иванов. Может, просто взять, да повеситься? Или зайти сейчас в аптеку, купить сто упаковок слабительного и сдохнуть от жесточайшего поноса. Следом за жалостью и депрессией появляется злость, здоровая и жизнеутверждающая. Это такое настроение, которое мне нравится и которое сейчас необходимо.

Иван. Вот майор, головоломщик. О чём он говорил? Куда мне нужно ехать? Где быть в пять часов? Что-то проскакивает в памяти, но поймать за хвост эту мысль не могу.

Выхожу на улицу, меня слегка покачивает, но это не страшно. Перед Новым Годом покачивает многих на улице. Бреду несколько кварталов, как зомби. Мысли в голове путаются и пытаются сбежать в ненужном мне направлении. Морозный воздух делает своё дело. В мозгах проясняется и снова выплывает загадочное имя – Иван.

Мои размышления прерывает звонок. Смотрю, кто звонит и не верю глазам – Светлана. Светка, Светочка.

– Да, привет, пропажа.

– Здравствуй, милый.

– Что случилось? Где ты?

– Мне нужна твоя помощь.

– Любая, всё чем смогу. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, прости, не могу говорить. Завтра встретимся?

– Конечно. Где, когда? Алло…

Понимаю, что меня уже не слушают. Да какого чёрта? Сплошная конспирация. Ладно, сейчас меня волнует место встречи с майором. Чувствую, что ответ совсем рядом, стоит только протянуть руку на нужную полку. Но где эта полка в моей памяти? Иван, Иван, Иван… Уже четыре, остаётся час, а я даже приблизительно не представляю, где этот Иван. Это должно быть из нашего детства или юности, когда мы общались очень плотно, можно сказать, дружили. Школа? Двор? Спортивная площадка на поляне? Где мы ещё тогда гуляли? Пустырь, но на его месте уже давно микрорайон девятиэтажек. Это точно, где-то рядом с домом, где прошло моё детство. Может, на месте вспомню. На такси доеду минут за пятнадцать. Выхожу на дорогу и выставляю руку. Сразу же возле меня тормозит «жигулёнок». Называю адрес, водитель кивает головой, приглашая садиться. Пенсионер, с костлявыми пальцами и носом в синих прожилках.

– Вот, пенсии не хватает, так подтаксовую, – словно оправдывается он.

Мне наплевать на его проблемы, и я уставился в боковое окно, наблюдая, как город вступает в вечер. Зажглись окна и витрины магазинов, засверкала реклама.

– Вы, если куда ехать нужно будет, звоните, я завсегда. В лучшем виде доставлю и денег не деру, не то, что эти таксисты. Я по-божески. Мне много не надо – бензин отбить да на хлебушек.

Водитель суёт мне под нос клочок бумаги с написанным от руки телефоном. Под номером написано – такси, Иван Трофимович, круглосуточно. И здесь Иван.

И тут меня пробивает – я понимаю, о чём говорил Звягинцев. Конечно же, об Иване.

В студенческие годы, когда карманных денег хватало только на пиво и сигареты, кататься на такси считалось непростительной роскошью. Кто-то подсказал нам один трюк. Для этого нужна была картонная коробка, желательно от техники и пара кирпичей. Нагулявшись по городу, мы подбирали на мусорке коробок, клали в него чего-нибудь потяжелей. Такси с шашечками мы не тормозили, а останавливали частников. Коробок клали в багажник и ехали к дому с проходным подъездом. Был у нас такой совсем рядом с нашим домом. По пути обсуждали, что нужно забрать ещё и телевизор, как бы его довезти, не разбив и тому подобную чепуху.

Приехав на место, говорили, что сейчас погрузим телевизор и поедем дальше. Шли в подъезд и исчезали навсегда, оставив в качестве залога коробок с кирпичом.

Вот это у нас и называлось – «прокатиться на Иване».

Всё ясно, что ничего не ясно. Майор будет ждать меня по ту сторону подъезда. Что за шпионские страсти? За мной следят? Он сказал в пять, значит, при таком раскладе нужно быть ровно в пять, не раньше и не позже. Оглядываюсь назад, но за нами идёт поток машин и вычислить слежку, если она есть невозможно. Ну что же, подыграю. Прошу водителя остановиться возле рыночка, покупаю букет гвоздик. Прошу не спешить, без объяснений говорю, где мне нужно быть ровно в пять часов. Обещаю двойной тариф. Дедуля понимающе кивает с улыбкой заговорщика. Ни хрена ты, старая перечница не понимаешь, крути баранку. Ровно в пять выхожу из машины и не спеша, поглядывая на окна, захожу в подъезд. Краем глаза замечаю, остановившуюся следом за нами, иномарку.

Точно, следят. Зайдя в подъезд, ускоряюсь и уже пулей вылетаю во двор. У стоящего напротив подъезда «Опеля» открывается дверца и я не раздумываю залезаю внутрь.

Сидящий в машине Звягинцев прикладывает к губам указательный палец, показывая, чтобы я молчал. Выезжаем на проспект и теряемся в потоке машин. Едем молча, наконец, заезжаем в проезд между гаражами. Майор кивает мне, чтобы я пересел назад и показывает на пакет, лежащий на сиденье. Пересаживаюсь, вынимаю из пакета джинсы, свитер, куртку, ботинки, кроссовки. Даже вязаную шапку. Вопросительно смотрю на майора. «Переодевайся», – читаю в его глазах.

Раздеваться – одеваться на заднем сидении автомобиля нелегко. Даже для Гудини. Но я справился, вещи сложил в тот же пакет, предварительно переложив всё из карманов. Моя новая одежда странно пахнет, будто только из химчистки.

Майор выходит, хватает мои шмотки и относит в мусорный бак. Садится за руль, и только проехав пару кварталов, говорит:

– Как тебе прикид?

– Я не понял, у меня там футболка одна сто баксов тянула. Что происходит? Что это за шмотки?

– Сэконд – хэнд. Как размерчик? Угадал?

– Ты больной? Зачем этот маскарад?

– Угасни, – в голосе Звягинцева проступают металлические нотки. – Закрой рот и слушай. Ты весь напичкан жучками. За тобой следят и тебя прослушивают. Круглосуточно.

– Кто?

– Не перебивай. Я тебя сейчас отвезу на квартиру. Пересиди там недельку. Пока я порешаю вопросы. Сейчас ничего тебе не объясню и не расскажу, так что лучше и не спрашивай. Вот тебе ещё, – он достаёт из кармана старый-престарый Сименс, ещё с чёрно-белым экраном. – Там в книжку вбит только один номер. Мой. Больше с этого телефона никуда не звони. Всё ясно?

– Ничего не ясно. Что происходит? Ты выбросил мои любимые Левайсы, которые мне…

– В джинсах обычно не хоронят. Так что, всё равно бы их выбросили. Я ему жизнь спасаю, а он про джинсы…

– Да пошёл ты…, надоело всё. Высади меня. Идите вы все в жопу. – Я не на шутку разозлился. – Или ты мне расскажешь всё, что знаешь, или…

– Или что? – Мне не нравится взгляд Звягинцева. От таких взглядов у меня начинается озноб и дрожь в ногах, но не сейчас. Сейчас мне всё равно. Хочу скорейшей развязки.

– Или всё. Давай, выкладывай, или пристрели меня прямо тут, ясно?

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Не хочу.

– Про Бормана?

Чёрт!!! Да они всё знают. Я молчу. Пусть сам скажет.

– Ну, давай, выкладывай. Я думал, тебя уже закопали на пустыре. Ты знаешь, что тебя ищет весь город? Борман-старший совсем с катушек съехал. Тебя ищет убойный отдел. Там твоих пальцев предостаточно, чтоб засадить тебя. Срок не имеет значения, потому что тебя бы ещё в КПЗ на заточку посадили. Когда ты позвонил, я подумал, что связь с тем светом наладили. Как ты ещё домой не попёрся?

– А что там?

– Понятия не имею. Но то, что тебя ждут там все, кому не лень, никаких сомнений не вызывает.

– Во, блин, я почувствовал кишками, что там меня ждёт кирдык.

– Чувствительный ты наш. Но и это ещё не всё. Тебя ищут те парни…

– Какие парни? Из фургона?

Звягинцев кивнул довольно убедительно.

– А им я зачем?

– Встретишь – спросишь. Утолишь любопытство.

– А кто меня прослушивает?

– Они же.

– И что тогда им меня искать? Они в любой момент меня могли найти.

– Я не знаю, может время не пришло. Ты перешёл из ранга пешки в ранг ладьи, а то и повыше. А это уже большая ответственность. Ставка не известна – вот в чём беда.

– Да, у меня один выбор – кому лучше сдаться?

– Нет, пересидишь, а мне тут кое-что нужно выяснить. Может, я тебя вытащу из этой мясорубки. Ты что, пил? Все окна запотели?

– Не то слово. Лакал.

У Звягинцева от изумления аж челюсть отвисла.

– Ну, тогда им тебя не взять. Живьём. Помню я твои похождения.

– Я «пингвина» видел.

– Какого пингвина?

– Помнишь, я рассказывал?

– Точно, рассказывал. И что?

– Он не человек.

Звягинцев саркастично поднял бровь.

– Я его бью, а ему хоть бы хны. Он вампир. Клянусь.

– Ты действительно веришь в вампиров?

Вопрос попал в точку. Тот вопрос, который я должен был задать себе с самого начала. Верю ли я в вампиров? Наверное, нет. А может, да. Но, если да, то вампиры эти не мистические твари в цилиндрах, в плащах с красным подбоем, спящие в гробу. Я их воспринимал, как каких-нибудь маньяков, либо хищников – кровопийц типа большой комар, либо вообще просто словом. Просто словом, ничего не значащим.

Если они и убивали людей, то ничем не отличались от обкуренных водителей, придурков – гопников и других элементов, несущих в себе угрозу мирным жителям. И никакой мистики. Да на производстве гибнет людей в десятки раз больше, чем от вампиров, если они вообще существуют. Верю ли я вампиров? Хороший вопрос. Верю ли я в Бормана, разыскивающего меня, чтоб оторвать башку – вот самый актуальный вопрос на сегодняшний день. А от вампиров мне не холодно, не жарко.

Когда-то, на заре видео, насмотревшись ужастиков, я пытался представить, что бы со мной случилось, если бы я увидел вживую вампира, зомби или Фредди Крюгера, например. И так и не представил бы. То, что не сошёл бы с ума – это точно. Может, просто бы испачкал штаны, не более. Потом бы я подтасовал бы под него логическое обоснование, нашёл бы для него нишу в реальной жизни, всё бы объяснил и понял. Если бы, конечно, это киношное чудо не сожрало бы меня раньше.

Так что, верю я в вампиров или нет – это неважно. Они в моём разуме уже заняли определённую полку и не вызывали во мне особого трепетания.

– Я не знаю, верю я или нет, но мой кулак прошёл сквозь него и даже краем не зацепился. И рожа его мне не понравилась.

– Ясно. Пьянь. Поехали.

Мы приехали на окраину, в район, застроенный домами дореволюционной постройки с выпадающими кирпичами, перекошенными стенами, крышами, крытыми ржавой жестью, деревянными сгнившими балкончиками. Заезжаем во двор с множеством дощатых разнокалиберных самопальных сарайчиков и кучей мусора под забором.

Во дворе на доминошном столе бухают аборигены. Завидев выходящего из машины Звягинцева, они притихли и уважительно поздоровались. Майор отвёл одного в сторонку, поговорил с ним, сунул что-то в руку и вернулся ко мне.

– Выходи, пойдём, хоромы покажу.

Квартира, на удивление, была чистенькая, хотя и со старой мебелью, допотопным телевизором «Берёзка» и плюшевыми шторами на окнах.

– Располагайся. Там, на кухне, холодильник, сейчас Пашка тебе жратву принесёт. Пашка нормальный, если что нужно – говори, он сделает. И не трепло. Мой информатор, стукач. Но безобидный. Дашь ему на пиво. Деньги есть?

– Полно, – отвечаю я. И правда, в карманах почти тысяча долларов, так и не пропитых. – А что мне со старым телефоном делать? Мне должны позвонить.

– Говори меньше минуты. И думай, что говоришь. А лучше – у Пашки домашний телефон есть. Он на первом этаже живёт. Всё, посуду не бей, об шторы бычки не туши, девок не води. Я уехал. Мне звони, только если что-то экстренное случится. Я тебя сам найду. Не вешай нос, всё наладится.

– У меня одна один вопрос – Ленка.

– С Ленкой всё будет нормально. Не переживай, она вне игры и никого не интересует. Я тебе обещаю. Я знаю побольше твоего, так что верь мне.

– Кто эти, из фургона?

– Понятия не имею. Но по тому, как перед ними стелятся, думаю, какой-нибудь гэбэшный засекреченный отдел. Ничего конкретнее сказать не могу. Хватит вопросов. У меня нечем на них ответить. Да, самое главное, чуть не забыл. Иди сюда.

Он подводит меня к старому двустворчатому шифоньеру с зеркалом на двери.

– Смотри, – майор открывает дверцы и я вижу пару плечиков на перекладине, шляпу, висящую на крючке, паутину в углу.

– Ну, шляпа.

– Сам ты шляпа, – он тянет за крючок, прибитый к задней стенке. Лист ДВП отходит легко и за ним я вижу небольшое окно. Звягинцев открывает створки и в комнату врывается холодный влажный ветер.

– Отсюда можно перебраться на крышу. Дома стоят рядом, так что по крышам реально уйти. На каждом доме пожарная лестница. Это так, на всякий случай. Дверь бронированная. Легче стену выбить. Пока будут возиться с дверью, будешь уже далеко.

– Слушай, Звягинцев, а нафига тебе это всё нужно? Тебе что с этого?

– Тебе что-то не нравится? Могу позвонить Борману. Хочешь? То-то!!! Живи, пока живётся, и не задавай идиотских вопросов. Ни себе, ни людям. Я ушёл. Будь как дома.

Не успел уйти Звягинцев, как в дверь постучали. Открываю – на пороге стоит изрядно подвыпивший мужик.

– Меня Паша зовут. Это Вам, – протягивает мне супермаркетовский пакет.

– Спасибо, – забираю пакет и захлопываю дверь перед носом Паши. Сейчас не до него.

Снова стук в дверь. Опять Паша. Мнётся с ноги на ногу.

– Чего тебе? – спрашиваю.

– Ну, это, как бы, не помешало бы…, всё-таки старался… оно, конечно.

– Сейчас, – роюсь в кармане, выуживаю купюру. – Держи, брат. Прости, не подумал.

– Да, ладно. Спасибо. Ты не стесняйся, если что нужно, обращайся. Я в четвёртой квартире живу. Если меня не будет – бабе моей скажи.

– Обязательно. Прости, у меня проблемы.

– Понятно, что проблемы, – говорит он уже закрытой двери.

Есть не хочется. Запихиваю пакет в холодильник, даже не посмотрев, что там лежит.

Кухня большая, со старой газовой колонкой, старой, ржавеющей раковиной и двухконфорочной плитой. Стол, два табурета. Никаких полок, шкафчиков, ящичков. Отвалившийся кусок штукатурки обнажил рейки дранки. Уныло, как в старых коммуналках.

Зато комната напомнила детство. Диван – книжка был застлан ярким покрывалом с изображённой сценкой из жизни гарема. Одалиска, возлежащая в окружении фруктов, восточных кувшинов и прочей экзотики. Слуга склонилась над ней, обмахивая павлиньим веером. Один из шедевров цеховиков советской эпохи. Подобный был у моей бабушки. Чтобы сесть на диван, нужно было сначала закатить это чудовище с ярко – желтой бахромой по краям. Садиться на покрывало считалось кощунством и святотатством.