Ночной фотограф

И тут вспоминаю всю эпопею. Светлану похитили. Увезли в чёрном фургоне. Но как она здесь оказалась? Она была укушена вампиром, если верить Тадеушу, упокой псиный бог его душу. Если у них вообще есть душа и бог.

– Света…

– Что, любимый?

– Ты как?

Света молчит, я жду ответа.

– Не знаю, – наконец, отвечает она и движется ко мне. Именно движется, а не идёт. Внезапно она оказывается сидящей рядом на диване. Осторожно берёт мою руку.

– Ты замёрзла? – спрашиваю я. – У тебя руки холодные.

– Я умерла.

Я не вижу её лицо, даже в зрачках нет блеска. Просто очертания, могущие скрывать за собой что угодно. Пот бежит у меня по спине.

– Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Не сегодня. Я ещё люблю тебя.

– Тебя же похитили. Как ты вырвалась?

– Я умерла и вырвалась. Смотри…

И я провалился в обморок или в сон. Или в видение.

Я лежу в комнате с белыми скучными стенами. Руки и ноги притянуты к ложу ремнями. Такие же ремни на горле и лбу. Но они меня не держат, я освобождаюсь от них, даже не развязывая и не разрывая, просто выскользнув, просочившись из пут. Оглядываюсь – в комнате скудный интерьер: кушетка, на которой я лежал, холодильник, стол с медицинскими инструментами, шкафчик со стеклянными дверцами, набитый пузырьками и бутылочками. Всё это освещается светом фонаря за окном. Подхожу к окну – вижу высокий бетонный забор с рюшками колючей проволоки и сосновый лес за оградой, растворяющийся в черноте ночи.

Внезапно дверь в комнату открывается, и я вижу мужчину в белом халате. Он испуган и ошеломлён, пытается крикнуть что-то в коридор, но я уже рядом. Разрываю ему горло, и вместо крика из открытого рта хлещет кровь. И я пью её, жадно, присосавшись к ране. Я не чувствую вкус, я не слышу звуков. Всё как в немом кино. Тело в уже не белом халате сползает на пол, а я всё не могу оторваться. Вижу бегущего ко мне человека в униформе с пистолетом в руке. Он стреляет на бегу. Пули попадают в меня, но я не умираю и не истекаю кровью. Я взмываю вверх, отталкиваюсь от стен, от потолка, лечу к охраннику. Он бросает пистолет с использованной обоймой и пытается убежать, но я настигаю в одно мгновение и вспарываю ему ногтём сонную артерию.

Он зажимает рукой рану, пытаясь остановить кровь. Глаза его полны ужаса. Что он видит? Он смотрит на меня, но я не знаю, что он видит. Бью кулаком в лоб, и голова резко откидывается назад, направляя прямо на меня струю крови, я её жадно ловлю ртом.

Бегу дальше по коридору, по лестнице вниз. На стене моргает лампа, как немой крик сигнализации. Выбегаю в холл, упираюсь в четверых охранников со странными предметами в руках: у одного деревянная пика, другой с подобием меча, двое со странными пародиями на пистолеты. Всё это направлено на меня. Останавливаюсь, и через секунду все четверо падают в обморок, просто валятся на пол, как скошенная трава. Осматриваюсь и задерживаю взгляд на висящем на стене зеркале. Подхожу, трогаю его пальцем. Даже в чужом сне мне становится не по себе, от того, что в зеркале нет отражения. Это как падение в пропасть, из-под ног уходит земля, и ты просто висишь в невесомости, хотя понимаешь, что формула твоего состояния – формула ускорения. Вот так же отсутствие себя в зеркале бросает в пропасть нереальности.

Каким-то образом просачиваюсь сквозь дверь, немыслимым пируэтом перескакиваю четырехметровый забор… и возвращаюсь в комнату на диван.

Всё увиденное почему-то воспринимается, как кино.

– Я ушла.

– Как ты умерла?

– Они сделали из меня кролика. Брали анализы, одной только крови – раз пятнадцать. Когда они все ушли, я закрыла глаза и приказала себе умереть. Просто остановила сердце и дыхание. А дальше ты видел.

– Что тебе нужно от меня? – Я боюсь услышать ответ.

– Я люблю тебя. Ты держишь меня.

– И?

– Отец и ты. Отца они убили. Помнишь того, кто возил вас на казнь?

– Это был…? Мне жаль.

– А мне нет. Мне не придётся его убивать.

Меня начинает бить дрожь, мелкая, неконтролируемая. Всё-таки хорошо, что я не вижу её лицо. Даже представлять не хочется, что я мог увидеть в её глазах.

– Прости, – говорит она, но я не вижу, чтобы её губы шевелились, – меня ничего не должно держать среди людей. Но я пока не готова.

– Скажи, как оно быть…, – я боюсь произнести слово «вампир», – как быть иной?

– Восхитительно. Сейчас я по-настоящему счастлива.

– Я рад за тебя.

– Уезжай, далеко, очень далеко… и никого не приглашай в дом, не гуляй после захода солнца. Я буду тебя искать. Я не смогу иначе.

Она наклоняется и целует меня в щёку холодными, сухими губами. От неё пахнет пылью и смертью, как от стариков, подошедших к границе жизни. Совсем немного пахнет, еле уловимо, но я с трудом сдерживаю тошноту.

– Спи, – шепчет она, и я моментально проваливаюсь в сон.

* * *

Приснится же такое. Курю, лёжа на диване, рассматриваю графику трещин на потолке. Сон был такой яркий и реальный, мне такие никогда не снились. Может быть, такие сны снятся сумасшедшим? Что если я уже не в своём уме и это была галлюцинация помутнённого разума? Нервы на пределе, я весь осунулся, почти ничего не ем, пить начал.