Ночной нарушитель (сборник)

Это было изображение юного кадета Верникова, в форме, в штанах с казачьими лампасами, застывшего около тумбочки с резными лаковыми шишаками наверху. В ту пору – на заре нового времени, в год революции, было модно делать из клиентов богатырей, фотографировать их так, чтобы грудь была круто выпячена, имела бравый петушиный вид, глаза вытаращены, а рука горделиво опиралась о какой-нибудь предмет интерьера – стол, спинку стула или этажерку.

Фотоснимок этот был сделан во Владивостоке – на картонке стояло тусклое золотое клеймо мастерской, расположенной на проспекте Шефнера. Верников несколько мгновений держал карточку в руке, затем, изобразив на лице гримасу, бросил снимок в таз. Кряхтя, чиркнул спичкой, поджег.

Проворный синеватый огонек, на вид очень холодный, побежал было по плотной картонке, но вскоре споткнулся и угас. Верников вновь чиркнул спичкой, огонек покочевряжился еще немного и стал гореть ровно, без дрожи и желания угаснуть; через несколько мгновений полыхала уже вся картонка.

Верников вытащил из чемодана вторую фотокарточку – также наклеенную на плотный, твердый, будто фанера, картон. На снимке красовался он – чинный офицер с погонами подпоручика – по-нынешнему лейтенанта, с серьезным постным лицом, нависший над почтенными людьми – папа и мама. Отец, полковник, был одет в полевую походную форму, с аксельбантами, указывающими на его принадлежность к чинам Генерального штаба, мать – в любимом сером, с жемчужным отсветом, платье, украшенном несколькими бриллиантовыми стразами.

Если бы младший Верников был снят не в офицерском мундире – кстати, неудачно пошитом, с ломинами вдоль борта и перекошенными плечами, – а в обычной партикулярной одежде, эту картонку можно было бы сохранить, в ней нет ничего такого, к чему могли бы придраться современные ревнители истории, но раз уж Верников принял неожиданное решение не оставлять свидетельств собственной причастности к Белому движению, то снимок придется уничтожить.

Он подпалил его от первой, уже почти сгоревшей, скрутившейся в черное свиное ухо картонки, подержал несколько мгновений в руках и бросил в таз.

Из кучи фотографий вытащил третий снимок и, почти не глядя на него, швырнул в пламя. Здесь Верников был снят со всей гоп-компанией после налета на Софье-Алексеевку, когда они, чтобы не было шума, вилами закололи трех комбедовцев и потом повесили их на забор, будто матрасы на просушку – головы в одну сторону, ноги в другую. Пришли тогда вечером из Китая, утром снова ушли в Поднебесную. Там, в Китае, и сфотографировались. На память.

В живых на нынешний день из всей той команды остался только он один, – всех смолотила гигантская мясорубка, именуемая жизнью.

Воздух за окном задрожал, сделался рыхлым, будто творог. Верникову показалось, что на улице занимается рассвет, но до рассвета было еще далеко, – это в соседнем дворе молодые люди запалили костер. Сейчас наверняка будут пускать в небо петарды.

Точно. Раздался гулкий, словно бы били из пустой бочки, выстрел. Верников, кряхтя, нырнул вниз, – не смог сдержать себя, сработала привычка, – хлобыстнулся костлявыми коленями о холодный пол, накрыл голову одной рукой… Сколько лет прошло с той поры, а он до сего времени спасается от стрельбы. Верников выругался и, ощущая, как под мышками у него родились мелкие холодные капли, острекавшие, будто крапива, поползли вниз, выругался снова…

1 января. Застава № 12. 2 час. 20 мин. ночи

Лена с огорчением отметила, что в большом помещении канцелярии они продолжают пребывать с тетей Диной вдвоем: девушки-связистки, имен которых Лена не запомнила, вернулись на свои места – служба-то ведь шла, – остальные брали нарушителя, застава была пуста. Тетя Дина поскучнела, около глаз у нее образовались «куриные лапки» – морщины, губы обвяли, и тетя Дина заметно постарела.

В глазах ее проглянула усталость. Глубокая, сидящая у нее внутри, которую тетя Дина на людях умело скрывала, сейчас же скрывать ее было не перед кем, Лена – чужой человек, она ничего не поймет.

А если поймет, то никому не расскажет – никого ведь здесь не знает.

Повариха озабоченно посмотрела на часы:

– Что-то наших долго нет…

– А вообще поимка нарушителя, шпиона или кого-нибудь еще – это долгая история, тетя Дина, или нет?

– Раз на раз не приходится. Иногда бывает долго, иногда нет. Все зависит от условий, – тетя Дина горделиво выпрямилась, будто полковник из штаба отряда или того выше – из штаба округа, и Лена отметила про себя, что она здорово похожа на Ирину Исаковну из аптеки – ну просто один к одному. Повариха зорко глянула на Лену, пошевелила губами, словно бы что-то прикинула про себя и сказала: – А ведь ты спать хочешь?

– Хочу, – не стала скрывать Лена. – Устала очень. На работе тяжелый день был. Приближается эпидемия гриппа и все словно бы ошалели – всем нужны лекарства.

– Первейшее лекарство от гриппа – шиповник, – знающе заявила тетя Дина, – настой его…

– Чистый витамин «Це», – подтвердила Лена, – лучшего снадобья для поддержания организма нет.