Ночной нарушитель (сборник)

Лебеденко потянул веревку в пятый раз. Коряков помог, подправил, выравнивая веревку, за пятым рывком последовал шестой.

Пленник продолжал сидеть в норе – ну будто пробка в гигантском горле – ни туда ни сюда. За седьмой попыткой последовали восьмая и девятая…

На двенадцатой попытке заклиненное тело дрогнуло, потихоньку поползло вверх, благополучно миновало лейтенанта, плоско вжавшегося в стенку колодца. Коряков обратил внимание на бледное измученное лицо нарушителя. Это было лицо мертвого человека.

Сердце у лейтенанта невольно сжалось. Выходит, все старания были напрасны?

Коряков поспешно переставил ноги на другую полку – ту, которая находилась выше, затем на третью…

Ощущение тревоги не проходило.

Кроме того, сам факт, что застава взяла нарушителя мертвым, бросит тень на заставу, это ЧП – чрезвычайное происшествие. Ведь на участок заставы, на контрольно-следовую полосу, он попал живым? Живым. Тогда как же он погиб?

Из Москвы на расследование понаедет столько народа, столько комиссий, что – не отбиться.

1 января. Станция Гродеково. 4 час. 00 мин. ночи

Верников долго лежал на снегу, вцепившись обеими руками в березовый обломок, и с тоскою думал о том, что скоро он промерзнет до костей и тогда у бравого старика останется один выход – на погост. Больше некуда – для другого он просто не сгодится. Верников заплакал – ощутил, как на глазах у него на ресницах образовались клейкие мерзлые катышки, склеили взор – стало трудно видеть.

Он застонал и, пользуясь тем, что ветер немного стих, протер глаза пальцами, но видеть лучше от этого не стал, дернулся несколько раз всем телом, словно улегся на горячую сковородку, и затих.

Надо же как неосторожно, как бездарно он влетел в новогоднее приключение – споткнулся буквально на ровном месте, обеими ногами вляпался в вонючее дерьмо. И какой только черт дернул его в такую ночь расправляться со своим прошлым? Лучше бы он вообще ничего не трогал, ни прошлого, ни настоящего, не занимался бы поправками к своей биографии – и не очутился бы валяющимся посреди улицы в снегу, и вообще чувствовал бы себя лучше. Лежал бы сейчас в теплой постели, вспоминал «минувшие дни», обдумывал грядущее. Хорошо было бы…

Ан нет, дернула его нелегкая заниматься неблагодарным делом. Тьфу!

Одной рукой он по-прежнему продолжал держаться за обломок березового ствола, второй шарил по воздуху, словно бы пытался что-то нащупать, но, сколько ни старался Верников, ничего не нащупал, рука его ровно, без сбоев гуляла по пространству.

Неужели ветер стих? Точно стих. Верников захрипел обрадованно, вновь поездил рукою по пространству, проверяя, откинет ветер руку в сторону или нет, ветер не откинул, и Верников, кряхтя, подтянул к себе ноги, уперся ими попрочнее в землю и приподнялся над снегом.

Ветер был коварен, он только и ждал этого момента, захохотал торжественно, со свистом сверзся с высоты и поднырнул под человека.

Верников с ужасом ощутил, что нечистая сила отрывает его от надежной тверди, закричал обреченно, шаря по воздуху обеими руками и моля Бога, чтобы тот сжалился над ним, и Бог услышал молитву старого грешника – в последний миг Верников сумел ухватиться одной рукой за березовый обломок. Зацепился мертво. Ветер дернул его один раз, другой, третий и оступился. На время, надо полагать.

На улице по-прежнему не было людей, все вымерли… Верникову стало страшно. Так страшно, как никогда не было…

1 января. Застала № 12. 4 час. 05 мин. ночи

Тетя Дина, встревоженная, все чаще и чаще поглядывала на часы, – никогда ранее мужики так долго не задерживались, – и одновременно продолжала рассказывать Лене новости разных лет, как она сама говорила. Иногда увлекалась, забывала, о чем вела речь, и переключалась на другое, иногда повторялась, замирала на полуслове и вновь смотрела на часы.

– А ты про Карацупу когда-нибудь слышала? – вскинувшись, будто ее кто-то ширнул гвоздем, спросила у Лены.

– Слышала.

– Правда?

– Правда.

– Сейчас ведь время какое – прошлое стали презирать, будто мы нехристи какие… Тех, кто шел перед нами, кто пахал эту землю, кто кровь свою проливал, – всех забыли. Особенно много таких забывчивых среди молодежи, каждый второй страдает потерей памяти. А Карацупа, он остроумный был, и смелый, никого не боялся, даже самого маршала Блюхера, когда тот был министром Дальневосточной республики. У Карацупы дружок был, который впоследствии стал генералом, командовал пограничниками – Константинов… Про Карацупу тогда много писали – упражнялись едва ли не все газеты. А Константинов, стало быть, этому немного завидовал и все время подкалывал дружка. То одним, то другим, то третьим… Как-то он и говорит Карацупе: «Скажи, Никита, только честно – журналисты про тебя всегда правду пишут?» – «А кто их знает, – ответил Карацупа, не дрогнув ни единым мускулом, – что пишут, то я и рассказываю».

– А вы сами Карацупу, тетя Дина, видели?