Ночной нарушитель (сборник)

– Следом за абреками семенил какой-то странный маленький человечек, который у душманов мог ездить в кармане – совсем крохотный был человечек, – старпом изобразил руками, каков был этот человечек. Действительно крохотный, не больше ягненка. Четверть обычного душмана. – Череп бритый, блестит, как зеркало, на макушке – чепчик волос, перехваченный дамской резинкой. Очень странная была компания. Вдруг слышу, сбоку на скамейке девочки шепчутся: «Глянь, это же певец Чмоти!» Я присмотрелся – действительно певец Чмоти, плохо выбритый ребенок.

– Впервые слышу о таком, – проговорил штурман Холодов с недоуменным видом.

– Очень бледное лицо было у нашего славного певца Чмоти, – добавил старпом, – такое впечатление, что накануне он перепил лимонада либо «боржоми»…

– Хорошо, что хоть жив остался, – Холодов рассмеялся.

В связи с выходом корабля в море Михалыч расстарался – он любил, когда «Троя» начинала бороздить тяжелые воды Баренцева моря, обязательно по этому поводу устраивал обед с особым меню. Он умел готовить такие блюда, какие даже не готовили повара в московском ресторане «Савой» самым богатым олигархам.

На первое он подал фирменную уху по-северному – сваренную из нескольких видов рыбы со сливками. Тот, кто хоть раз попробовал «белую уху» Михалыча, обязательно попросит добавки – исключений не бывает, тарелку он не выпустит до тех пор, пока кок не плеснет ему черпачок ДП – дополнительной порции, – вот какая уха получается у Михалыча. Простая уха у него получается тоже вкусная, но фирменная, северная, – на порядок вкуснее.

На второе Михалыч вообще подал блюдо сногосшибательное: печень трески, зажаренную в тонких длинных ломтиках копченого венгерского бекона. Блюдо это имело своего близнеца – в бекон Михалыч заворачивал кусочки свежей, только что вытащенной из моря зубатки. Еду такую также не встретишь ни в одной московской ресторации – умы тамошние до таких тонкостей еще не дошли.

На третье – сладкие яблоки, запеченные в кляре. А напоследок – кофе-гляссе в крупной чашке с пышной шапкой шоколадной крошки. Михалыч умел сработать не только на пять, но и на шесть баллов, хотя известно, что такой оценки в перечне школьно-институтских отметок нет. Но слишком уж хороши были блюда Михалычевой кухни!

За иллюминаторами вновь посмурнело, сырой воздух сгустился, сделался почти черным, как ночью в декабре, далеко в стороне сверкнула беззвучная молния, и повалил снег.

– Лето, называется, – не выдержал Холодов, – полярный день, преобразованный в полярную ночь. Отвратительная погода!

– Для погранцов отвратительной погоды не бывает, – назидательно произнес старпом.

Истина, конечно, известная даже цыплятам в инкубаторе, но ведь пограничник – тоже человек и ему не нравится, когда снег летом падает за шиворот и протекает, извините, до самого кобчика, а ноздри слипаются от холода и дышать приходится задницей.

А раз истина эта ходячая сделала километров не меньше, чем дивизия на плацу, то глаза от нее уже слипаются, как у кролика, выпившего таблетку димедрола – старинного снотворного, и нечего лишний раз повторяться и проповедовать истины, истертые временем.

Может, у старпома мало работы и надо утяжелить ему портфель? Михальчук раздвинул губы в веселой улыбке. Другой бы это сделал, а он не будет – характер у Михальчука не такой.

Он отодвинул рукав рабочей куртки, глянул на циферблат наручных часов и скомандовал:

– Если все пообедали, то – по коням!

На корме, где обычно любили собираться матросы, чтобы перекурить, обменяться словесными шпильками, посмеяться, – никого. Всех загнал в помещение густой июньский снег, он валился густым потоком, в который даже руку нельзя было сунуть – так плотно шел. Михальчук глянул в небо оценивающе и поспешил в рубку, которая по новой терминологии теперь называлась не рубкой, а «главным командным пунктом», но, как говорится, что в лоб, что по лбу и разные словесные нововведения, от которых, будто навозом, здорово попахивало пресловутым революционным угаром девяностых годов, вызывали лишь сожалеющую улыбку. А в ветрах времени можно было услышать недобрые голоса Гайдара и Чубайса.

В рубке, несмотря, что работало освещение, было еще темнее, чем на палубе, потоки снега за стенами создавали непроглядную завесу; если сейчас поступит приказ переместиться в какую-нибудь другую точку, то перемещаться придется вслепую.

Хотя электроника дает возможность смотреть без всяких помех и вперед, и назад, и по бокам, и вниз – видеть, что творится под днищем корабля… И вообще видеть всё. Впрочем, всё могут видеть только все.

В общем, нынешняя техника – это удовольствие, а не техника.

Михальчук кораблем был доволен. И хотя он всего-навсего подменял командира, находящегося в отпуске, после выхода капитана второго ранга Ушакова из отпуска, он должен будет вернуть ему ПСКР в целости и сохранности, в том же виде, в каком и взял, а сам выехать в Питер…