Луис показал ему подписи на обороте петиции. Многие из них были аккуратными, выдававшими выпускников школы-интерната. Другие выглядели замысловатыми, их нацарапали члены племени, которые знали только написание собственных имен. Некоторые, подписанные родственниками, сопровождались, как в старые времена, слабым чернильным отпечатком большого пальца. Подписей было много, их число впечатлило их обоих. Томас порылся в картонном чемодане, служившем ему письменным столом, и нашел большую бежевую папку из плотной бумаги с подходящим к ней по размеру конвертом, который должен был защитить драгоценный документ. Томас указал на подпись Жаанат и спросил о Пикси.
– Она в городе, ищет Веру.
– Мы еще никогда не теряли кого-то из-за переезда туда, я имею в виду, в плохом смысле. Большинство возвращается уже через несколько месяцев.
– Там и сейчас живет кое-кто из наших.
– Да, предприимчивые деляги.
– Тебя никогда не беспокоило, – спросил Луис, – что мы теряем тех, кто готов добиваться успеха? Разве они не пригодились бы здесь, дома?
– Вот почему мы немало протрудились над тем, чтобы построить у нас подшипниковый завод.
– У нее хорошая работа. Пикси вернется.
– Она не бросит Жаанат. Они держатся только потому, что у нее такая хорошая работа.
– Может, мне следует дать Грейс добро на работу там.
– Она хочет этого?
– Нет, – засмеялся Луис. – Она хочет участвовать в скачках.
– Где сейчас лучшие лошади?
– Есть одно место к западу от Виннипега, лошадь по кличке Наличка.
– А какой теперь главный скакун у тебя?
– Раньше это был Гринго. Теперь у нас есть Пикассо и подающая надежды Любимица Учителя.
– Ты сможешь съездить в Фарго на информационную встречу?
– Конечно, – подтвердил Луис. – В мой автомобиль влезет человек восемь.
– О, это хорошая идея. Например, можно устроить большое шоу с вопящими индейцами, стоящими в кузове пикапа.
– У меня такое чувство, будто ребята из Бюро по делам индейцев, возможно, ожидают чего-то подобного.
– Мы можем взять и мою машину. Я могу втиснуть пятерых. Считая меня, – добавил Томас.
– Джагги тоже может поехать.
– Я слышал, у нее теперь хорошая машина.
– Бернадетт купила ей «ДеСото»[58]
, – сообщил Луис.– Как, четырехдверную?
– Разумеется. Четырехдверную. И двухтонную.
– Ее дочь, должно быть, преуспевает.
– Ты понимаешь, что я имею в виду, предприимчивая деляга.
– Джагги всегда была такой же. Никто не мог ее удержать, – заметил Томас.
– И Лесистая Гора. Он той же породы. Когда-нибудь он соберется с силами и победит Джо Уоббла.
– Я очень хочу дожить до этого дня, – признался Томас, после чего сделал паузу. – Знаешь, Луис, нам следует подумать о том, как собрать делегацию.
– Дела обстоят так плохо?
– Думаю, да.
– Вашингтон?
– Как в старые времена.
– Не могу понять этого до конца, – признался Луис, опуская взгляд. – Мой мальчик рисковал своей жизнью.
– Как Фалон, – отозвался Томас.
– И Фалон, – прошептал Луис.
– За законопроектом стоит сенатор Уоткинс.
– Мы должны понять, зачем ему это надо.
– Это как раз то, что я пытаюсь сделать. Говорят, он хочет научить нас стоять на собственных двух ногах.
Оба мужчины уставились на свои ботинки.
– Я насчитал как раз две, – сообщил Луис.
– Иногда я вот о чем думаю… – протянул Томас.
– О чем?
– Вдруг кто-нибудь из них когда-нибудь скажет: «Ну и дела, у этих чертовых индейцев, возможно, была одна-две идеи. Не следовало избавляться от них всех. Может, мы что-то упустили».
Луис расхохотался. Томас последовал его примеру. Они вместе смеялись над этой мыслью.
Томас и Роуз лежали бок о бок в темноте ночи.
– Сегодня я выпил, – признался Томас.
Все сдерживаемые эмоции этого дня вспыхнули в сознании Роуз, вызвав покалывающее, обжигающее чувство.
– Не вздумай продолжить. Я тебя убью.
Он ничего не сказал, но лежал, зная, что она никогда его не ударит. Он тоже ни за что этого бы не сделал. Они были не такие.
Он повернулся к ней, чувствуя, что проваливается в сон. Это было намного хуже, чем кто-либо мог подумать.
То, что он выпил, удивило его. Он не собирался пить, мысль о выпивке пришла сама собой, и он не стал ей сопротивляться. Просто сел рядом с Эддибоем Норкой и взял стакан. Много лет прошло с тех пор, как он выпивал в последний раз.
– Как ты меня убьешь? Отравишь?
Он наблюдал за ее лицом. Ее глаза сверкнули. Слезы? Нет. Тепло. Затем ее губы дрогнули.
– Ты уже отравлен.
– Уверена?
– Помнишь печенье, которое ты ел утром несколько дней назад?
– Нет.
– Это потому, что ты ел во сне. Печенье испек Уэйд. Он так гордится своими кулинарными способностями. Позже признался, что не смог найти разрыхлитель. «Поэтому я использовал вот это», – объявил он.
– Что именно?
– Он держал в руках банку моего чистящего порошка «Аякс».
– Это же отрава, – пробормотал Томас растерянно.
– Сын использовал всего одну-две щепотки, – смущенно развела руками Роуз. – Я сказала ему, что он мог тебя отравить. С тех пор он пристально за тобой наблюдает. Но, похоже, печенье оказалось не таким уж и ядовитым, а потому я не стала тебе ничего рассказывать.
– Я слишком устал, чтобы умирать, – проговорил Томас, но в душе вскипел от злости.