Ночные бдения

Как прав был Жука: нужно мне было сесть на купленного коня и умчаться в Город Семи Сосен со своей женой, это было бы правильное решение. Но я не мог так поступить. Тогда у меня еще была совесть (а может быть, уже была). Да и куда было мне идти?! Что ждало меня в Городе Семи Сосен?! Хоты Сарки были мне ближе и понятнее неизвестности, кто знает, не изловил бы меня какой-нибудь богач по подозрению в повстанческих намерениях или демонизме? Об этом я могу рассуждать вечно, но не стану, времени у меня осталось мало, а я и так потратил его немало, подробно описывая первое время моего пребывания в Империи. Всего через пару дней я узнаю, что ждет меня: радость освобождения или темные воды небытия.

Но об этом после. Я не хочу забегать вперед и путать ход своих мыслей, они и так перемешаны у меня в голове.

Так вот. Большую часть дня осенью я проводил на поле, занимаясь сбором урожая, но теперь я был не простым работником, а «бригадиром». Под моим началом находился десяток ребят – пацанов еще, и я должен был не только работать сам, но и контролировать их. И вообще, теперь я был крутым парнем, воином, я мог не брить бороду и носить при себе оружие. Я и старался не расставаться с оружием, опасаясь подвоха со стороны Хоросефа или Донджи.

Когда сбор урожая подошел к концу, мы свезли собранное в деревню, поделили и затарили в амбары, а излишек, несмотря на неурожай, продали в соседнюю деревню, где урожай был еще хуже. Приехавшие торговцы были хмуры и подозрительны, тем не менее, скучный торг закончился веселой попойкой.

Зима была временем безделья. Серые тучи, свинцовое небо, немыслимые ураганы, которые вырывали с корнем столетние сосны, будто бы вторили моему настроению. Как любил я гулять после бури по мокрому лесу, сжимаясь от холода и кутаясь в теплый меховой плащ. Бури будили в моей душе другие бури. Я садился на замшелый ствол сосны и с тоскою вглядывался вдаль, пытаясь разглядеть то, что скрыто от меня за плотным занавесом мироздания. Как часто думал я в те тревожные минуты, что там, в другом мире меня, возможно, ищут, обо мне вспоминают и оплакивают исчезновение, там терзаются, может быть, во сто крат сильнее. О! время! Как я проклинал тебя за постоянство и отвратительную тупизну, с которой ты, не сворачивая, несешься вперед. В те минуты я с ужасом помышлял о самоубийстве, которое решило бы все проблемы и освободило бы от плена мыслей, терзавших меня раскаленными клещами. Я больше не думал о том, чтобы пойти в полнолуние на то злосчастное место в лесу, где потерял себя, я просто знал, что его не существует, и все это было лишь плодом расшатанных нервов и воспаленного рассудка.

Когда наступили длинные и холодные зимние сутки, Жука, видя мою тоску и желая отвлечь от депрессии, увлек меня рыбалкой. Часами я просиживал у реки или на озере с удочкой, все же это было лучше, чем бестолково бродить по округе, как неприкаянному. Рыбалка прекрасно занимала ставшее свободным время и, учитывая, что у меня неплохо получалось, теперь на обед у нас была рыба. В сравнении с нашей обычной пищей, состоящей из мяса катонов и саракозы, свежая рыба была настоящим лакомством. К тому же теперь у нас был редкостный и драгоценный хлеб (хоты платили налоги зерном, поэтому хлеб был дорог), и дичь, которую я бил самодельным луком.

Освободившиеся от мелких забот будни Хоросеф посвящал хлипсбе и охоте. Вино он пил в немереных количествах, мне обычно не предлагая. Как следует накачавшись, он уходил в лес и бродил там, так же, видимо, пытаясь разогнать тоску. Время от времени мы ходили охотиться на катонов (я больше не допускал досадных промахов, да и Хоросеф не делал мне подлянок), ставили силки на мелких пушных зверей, мясо которых было несъедобно, но вот шкурка вполне подходила для шитья теплых одежд и прочих нужд. Однажды мы даже отправились с ночевкой на Желтую реку – ловили гарпуном стопоров – огромных рыб, кожа которых шла на изготовление сапог, это был дешевый материал, а натуральная кожа на таких окраинах Мира ценилась на вес золота.

На охоте Хоросеф держал себя весело и по-дружески, будто ничего между нами и не было. Он обучал меня приемам охоты, и я был ему за это благодарен. Мне кажется, именно тогда я стал охотником, хозяин зверя разил без промаха, и глаз у меня стал столь же наметан, как и рука. Я думаю, Хоросеф был не против держать дома человека, который доставлял к обеду свежую дичь и рыбу.