Ночные крылья. Человек в лабиринте

– Теперь мы летим в Агюпт, – прошептала она, – чтобы спасти души Перерожденцев и объединить их с нами. Томис, ты полетишь со мной?

– Я буду с тобой, – сказали мы, и я, крепко сжав звездные камни, согнулся над своим ящиком с инструментами в темной комнате под тем местом, где она стояла. – Мы полетим вместе, Авлуэла.

– Тогда ввысь, – сказала она, и мы повторили:

– Ввысь.

Ее крылья хлопали и изгибались, чтобы поймать ветер. Мы почувствовали, как в первый момент ей пришлось тяжело, и дали ей силу, в которой она нуждалась, и она приняла ее, когда та изливалась от нас через меня к ней, и мы взмыли ввысь. Вскоре шпили и зубчатые стены золотого Джорслема уменьшились в размерах, город превратился в розовую точку посреди зеленых холмов, и пульсирующие крылья Авлуэлы быстро понесли ее на запад, вслед заходящему солнцу, к земле Агюпта. Ее экстаз охватил нас всех.

– Теперь ты видишь, Томис, как это чудесно, ни с чем не сравнимо? Ты чувствуешь это?

– Да, я это чувствую, – прошептал я. – Прохладный ветер на обнаженной коже… ветер в моих волосах… мы парим на воздушных потоках, мы летим, мы устремляемся ввысь, Авлуэла, мы устремляемся ввысь!

В Агюпт. Вслед закату.

Мы посмотрели на сверкающее внизу озеро Средизем. Где-то вдали был Сухопутный мост. Далее на север – Эйроп. К югу – Африк. Далеко впереди, за Земным Океаном, лежала моя родина. Позже я вернусь туда, летя с Авлуэлой на запад, неся благую весть о преображении Земли.

С этой высоты было невозможно сказать, что наш мир когда-либо был завоеван. Была видна лишь пестрая красота суши и моря, а не заставы захватчиков. Эти заставы не простоят долго. Мы победим наших завоевателей, но не оружием, а любовью. И когда Искупление Земли станет всеобщим, мы примем в наше обновленное всеобъемлющее «я» даже тех, кто захватил нашу планету.

– Я знала, что однажды ты полетишь рядом со мной, Томис, – сказала Авлуэла.

В моей темной комнате я послал через ее крылья новые волны силы.

Она летела над пустыней. Скоро будет видна старая Хирургия, Храм Перерожденцев. Я огорчился, что здесь нам придется спуститься с вышины. Я предпочел бы парить в воздухе вечно, Авлуэла и я.

– Так и будет, Томис, так и будет! – сказала она мне. – Ничто не может разлучить нас! Ты веришь в это, правда, Томис?

– Да, я верю в это, – сказали мы, направляя ее вниз по темнеющему небу.

Человек в лабиринте

Глава первая

1

Теперь Мюллер знал лабиринт очень хорошо. Разбирался, где и какие тут бывают западни и опасные иллюзии, переворачивающиеся плиты и смертельные ловушки. Он жил здесь уже девять лет. Достаточно долго для того, чтобы смириться хотя бы с лабиринтом, если не с ситуацией, которая заставила его искать здесь убежище.

Но ходил он по-прежнему осторожно. Ему довелось несколько раз убедиться, что знание лабиринта, которым он обладал, хотя и дает ему безопасность, но не абсолютную. По крайней мере, однажды он был на грани гибели и только благодаря невероятному везению успел вовремя сделать шаг назад, когда энергетический луч вдруг ударил там, где он собирался пройти. Этот, как и другие пятьдесят, он обозначил на своей карте, но, идя по лабиринту, занимающему площадь крупного города, он не мог быть уверен, что не наткнется еще на что-нибудь, прежде ему неведомое.

Небо темнело: великолепная сочная зелень полудня сменялась черным мраком ночи. Идя на охоту, Мюллер задержался, чтобы взглянуть на созвездия. Даже их он теперь знал превосходно. В этом вымершем мире он выискивал в небе крупицы света и объединял их в созвездия, которые называл в соответствии со своими отвратительными, горькими мыслями. Так появились Кинжал, Задница, Древко, Обезьяна, Жаба. На лбу Обезьяны мерцала крохотная, слабенькая звездочка, которую он считал Солнцем. Он не был в этом уверен, потому что блоки с картами он уничтожил сразу же после посадки, но чувствовал, что эта маленькая огненная пылинка – Солнце. Эта же слабая звездочка соответствовала левому глазу Жабы. Порой Мюллер говорил себе, что Солнце нельзя увидеть на небосклоне планеты, отдаленной от Земли на девяносто световых лет, но бывали минуты, когда он нисколько не сомневался, что видит именно его. Чуть дальше Жабы лежало созвездие, которое он назвал Весы, подразумевая настольные. Чаши этих весов, конечно же, были сильно неуравновешенны.