Сейчас он смотрел на экраны. Следил за суетой крохотных фигурок возле космического корабля.
«Пусть только попробуют войдут, – думал он. – Город много лет никого не убивал. Уж он-то ими и займется. Я в безопасности».
И еще он знал, что даже если они доберутся до него, то надолго тут не задержатся. Его недуг оттолкнет их. Может, им и хватит ловкости одолеть лабиринт, но им не справиться с тем, что сделало Мюллера отверженным среди сородичей.
– Убирайтесь прочь! – произнес он вслух.
Услышав рокот двигателей, он вышел наружу и увидел, как площадь пересекает движущаяся тень. Значит, они обследуют лабиринт с воздуха. Он спешно вернулся обратно, посмеявшись в душе над инстинктом, повелевшим ему спрятаться. Разумеется, они способны отыскать его, где бы он ни находился. Экраны наблюдения подскажут им, что в лабиринте живет человек, и они, конечно, постараются наладить с ним связь, даже не зная, кто он. А затем…
Он оцепенел от внезапно навалившейся на него тоски. Пусть они придут. Он снова сможет разговаривать с людьми. Забыть об одиночестве.
Он
Всего лишь мгновение. Мимолетное желание вырваться из одиночества подавила логика: леденящее осознание того, что случится, если он снова предстанет перед ними. Нет, подумал он. Не подходите! Или погибните все в лабиринте! Держитесь подальше! Не приближайтесь! Не подходите!
– Прямо здесь, внизу, Нед, – сказал Бордман. – Это, должно быть, он. Видишь точку на этом экране? У этого объекта правильная масса, правильная плотность и вообще все сходится. Один-единственный живой человек; это должен быть Мюллер.
– В самом сердце лабиринта, – сказал Раулинс. – Ему действительно удалось проникнуть туда.
– Как-то удалось.
Бордман всмотрелся в изображение на экране экранов. С высоты нескольких километров структура внутренней части города просматривалась весьма четко. Он различал восемь зон, каждая со своим характерным стилем застройки; были хорошо видны площади и бульвары, острогранные стены, хитросплетение улиц, закручивающееся в головокружительный чужеродный узор. Зоны были концентрическими по отношению к широкой площади посередине всего этого, и детектор массы на разведывательном самолете обнаружил Мюллера среди невысоких зданий к востоку от этой площади. Но никаких проходов из одной зоны в другую Бордман найти не смог. Казалось, что все состоит из тупиков, и наметить путь по наблюдениям с воздуха не удавалось. А каково же пытаться сделать это, идя по земле?
Бордман знал, что это почти невозможно. В информационной системе корабля были подробные отчеты всех предыдущих неудачных экспедиций. Бордман собрал всю информацию о проникновении в лабиринт, какую смог, и почти все из этого не обнадеживало, за исключением лишь одного несомненного факта: Ричарду Мюллеру это удалось.
– Наверное, это звучит наивно, Чарльз, – сказал Раулинс, – но почему бы нам просто не опустить самолет-разведчик и не посадить его прямо на центральной площади?
– Сейчас я тебе покажу.
Он отдал распоряжение. От корпуса самолета отделился робот-зонд и начал падать на город. Бордман и Раулинс следили за его полетом, пока он не оказался на высоте нескольких десятков метров над крышами зданий. Сквозь его фасеточный глаз они получили изумительно четкое изображение строений внизу, так что можно было рассмотреть даже замысловатую фактуру поверхности большей части каменной кладки. Внезапно робот-зонд исчез. Блеснуло пламя, взметнулся клуб зеленого дыма – и больше ничего не стало.
– Все осталось, как прежде. Весь этот район по-прежнему прикрывает экран. Все, что приближается сверху, сжигается.
– И даже если птица…
– На Лемносе нет птиц.
– А дождь? Что-либо, падающее на город…
– На Лемносе нет осадков. По крайней мере в этом полушарии. Защита не пропускает ничего постороннего. Это нам известно со времен первой экспедиции. Некоторые смельчаки установили это самым печальным способом.
– Даже не попытавшись отправить сначала робот-зонд?
– Если ты видишь посреди пустыни на мертвой планете покинутый город, – с улыбкой заметил Бордман, – то без опасения пытаешься в этот город проникнуть. Вполне объяснимая ошибка – но Лемнос ошибок не прощает.